|
|
Случайные фото из галереи: |
|
Белый террор в период Гражданской Войны. , Концлагеря, карательные акции, действия конрразведки. |
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:26
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
В последние время, стало модным, среди определенных кругов борцов с большевизмом, обсуждать Красный террор и концлагеря ВЧК. Но, как то мимо внимания, борцов за права человека, проходят аналогичные акции со стороны Белого движения в период Гражданской Войны.
И так. Были ли Белые ангелами и жертвами большевизма?
Расследование зверств деникинской контрразведки
11 декабря 1919 года. День выдался пасмурный, сыроватый. Но радость, огромная радость заполняет сердца горожан. В Харьков вступает Красная Армия. Сначала показались конные разведчики начдива-41 Ю. Саблина. Они спустились с Холодной горы, проскакали по Екатеринославской улице, свернули на Павловскую площадь и дальше направились к центру. Их встречали харьковчане, простые рабочие люди. «Наши! Наши! Наконец-то!» — раздавались возгласы.
Усталые лица всадников светились радостью, и кони, забрызганные по брюхо грязью, проходили перед собравшимся народом, как на торжественном параде.
Кончился для харьковчан кошмар деникинщины. Закончилось подполье. Четвертый подпольный ревком, ставший сразу после гибели третьего на боевой пост, привел подпольную группу бойцов к победе, несмотря на провокации, провалы.
И вот вместе с Саблиным собрались члены ревкома Иван Козлов, Иван Савельев, Иван Гончарук, Зиновий Тобаков, подпольные работники. Среди них Анна Янова, разведчица Стася Слинько. Сколько радости! Совсем иными кажутся знакомые лица. Но радость освобождения не может заглушить боль тяжелых утрат — гибели многих товарищей, близких, дорогих...
Сразу же после образования временного губернского ревкома было решено создать комиссию для расследования зверств деникинцев. Это решение возникло как-то само собой, как есте[342]ственная необходимость, как одно из первоочередных мероприятий Советской власти. И хотя в гражданской войне такой практики еще не было, хотя военных и всяких иных дел после освобождения от врага возникало бесчисленное множество, кровавый разгул деникинщины на Украине, их зверские расправы над рабочим и крестьянским людом были настолько отчетливо выраженным актом классовой мести, что показать истинный лик палачей народа и запечатлеть его для истории было делом огромной политической важности. Этим определялись направление деятельности комиссии и ее состав.
Во главе комиссии ревком поставил участников подполья. Председателем назначили автора этих строк, секретарем — Ирину Шевченко. Сама же комиссия состояла из многочисленных представителей профсоюзных организаций, кооперации, различных других общественных организаций. Харьковское медицинское общество делегировало в медицинскую экспертную подкомиссию видных своих деятелей.
В ходе работы было выпущено четыре номера бюллетеня Харьковской губернской комиссии по расследованию зверств, учиненных Добрармией. В них были помещены протоколы экспертной подкомиссии с подробным описанием патологоанатомических обследований трупов, показания людей, пострадавших от деникинского террора, списки угнанных белогвардейцами при их бегстве из Харькова и многие другие материалы. Эти бюллетени являются важными документами, обвиняющими одного из «верховных» палачей — Деникина и его офицерскую свору насильников.
В Григоровском бору
С большим внутренним волнением приступили мы к обследованию мест расстрелов в Григоровском бору. Сюда водили белогвардейцы на казнь наших товарищей по подполью. Мы знали, как терзали их в застенках контрразведки изверги-палачи, и все же не могли примириться с мыслью, что увидим их, еще так недавно горевших страстью борьбы, мертвыми, изуродованными до неузнаваемости.
Здесь же уничтожались пленные красноармейцы, жители, заподозренные в сочувствии Советской власти.
Внезапно ударивший в начале зимы суровый мороз и выпавший снег скрыли все, что таилось в бору. Помогли нам жители харьковского предместья Холодная гора, знавшие места казни подпольщиков. Они делали зарубки на деревьях. По ним мы и отыскали могилы. [343]
К приезду экспертной группы в бору собрались сотни рабочих, их жен и детей, жители окраин.
Молча стояли они, стараясь не мешать врачам. Нарушали порой тишину лишь порывы ветра, пробегавшего по шапкам старых сосен, да вскрики родных и друзей, опознававших своих родственников, своих близких. Никогда мне не забыть лицо старика отца, увидевшего на дне разрытой ямы свою юную дочь и повалившегося как сноп на край могилы...
Картина, представившаяся нашим глазам, когда были раскопаны могилы,— вид обезображенных трупов, привязанных друг к другу толстыми веревками,— превзошла все наши мрачные предчувствия. Почти все трупы были раздеты до нижнего белья, без обуви. В результате подробного освидетельствования экспертно-медицинская подкомиссия констатировала мученическую смерть сотен людей, приводила в своем протоколе описания многих чудовищных способов уничтожения людей, применявшихся деникинцами.
Здесь происходила настоящая сеча. Исступленные в своем бешенстве, палачи стреляли, рубили, кололи, били прикладами, топтали сапогами, добивали безоружных, притом связанных друг с другом людей.
Без слез и глубокой сердечной боли нельзя было смотреть на обнаруженные трупы наших подпольщиков.
Среди них были:
Петр Слинько, двадцати четырех лет, член ЦК КП(б)У. На теле многочисленные следы от ударов тупым орудием и три огнестрельных раны...
Михаил Черный, член ЦК КП(б)У, руководитель харьковской подпольной организации. Руки связаны веревкой. Многочисленные кровоподтеки, происшедшие от ударов тупым орудием. Огнестрельное ранение с деформацией лица и черепа.
Иван Минайленко, семнадцати лет, активный работник подпольного Красного Креста, один из руководителей подпольного комсомола. Смерть последовала от паралича сердца после удара в область сердца.
И еще многие и многие. Далеко не всех удалось опознать, настолько изуродованы и обезображены были их лица...
Очевидцы свидетельствуют
Мы опубликовали в бюллетене комиссии 47 показаний. Написанные под свежим впечатлением пережитого, они отразили действительную картину жизни при белых, полный произвол властей, бесконтрольность и ненаказуе[344]мость деникинского офицерства, его полное моральное разложение: беззастенчивая продажность, взяточничество, коррупция, шантаж.
Одно за другим свидетельствуют показания о страшной работе карательных органов деникинщины. Весь город был охвачен сетью этих учреждений, куда тащили арестованных: контрразведка в «Палас-отеле» на Кацарской, 5, сыскное отделение в гостинице «Харьков» на Рыбной улице, комендатура, полицейские участки, гауптвахта, штабы отдельных воинских частей и тюрьма.
Контрразведка в «Палас-отеле» занималась наиболее важными делами, главным образом большевистским подпольем. Она засылала провокаторов в нашу подпольную организацию, громила подпольные явки, оставляла там засады, арестовывала наших товарищей.
Страшный застенок представляла контрразведка в «Палас-отеле». Методы ее работы — избиение шомполами, пытки, насилия, бесчеловечные издевательства.
Несмотря на то что контрразведка хорошо информировалась о подполье — три состава ревкома были выданы провокаторами,— офицеры контрразведки на допросах пытали каждого арестованного, добиваясь новых и новых данных, новых фамилий.
О «Палас-отеле» рассказывает на страницах бюллетеня один из харьковских жителей, Не участвовавший в подпольной работе и арестованный только лишь по подозрению:
«— Ну что, подумал? — начал допрос штаб-ротмистр.
— Мне не о чем думать. Я ничего не знаю.
— Врешь, знаешь! — вдруг приходя в ярость, крикнул штаб-ротмистр. — Капитан, начинайте!
Капитан с шомполом в руке подошел ко мне, дав подножку, бросил меня на пол и начал бить. После 20 ударов капитан остановился передохнуть и в это время начал мне описывать последующие пытки, если я не сознаюсь.
— Это, — говорил он,— я тебя только погладил; погоди еще, если этого мало, будем бить по нервным узлам. Это уже немногие выносят, а будешь еще упрямиться, запустим штук пять холодных клизм. Это еще меньше выносят. Если и тогда не поможет, сделаем из тебя шомполом мясо, посыплем солью и оставим на пару часов размышлять. Это еще никто не вынес, не сознавшись.
После этого допроса я вернулся в камеру разбитый более от рассказа палача, что меня ожидает, чем от перенесенных ударов... [345]
...Прошло несколько дней, и в «Палас» привели арестованных членов ревкома... Тут-то настало страдное время контрразведки. Беспрерывные, в течение суток, допросы с «пристрастием», то есть с самыми жестокими пытками.
Нечеловеческим мукам подвергались арестованные женщины».
Вот что рассказала в одном из бюллетеней бывшая подпольщица Евгения Кринская: «Около 10 часов утра стали вызывать на допрос к главному заплечных дел мастеру Собинову в страшную, как оказалось после, 64-ю комнату. Первой позвали Мусю Телешевскую. Когда она вошла, на нее с нагайкой и кулаками, обдавая площадной бранью, набросились казак и Собинов. Били за то, что коммунистка, и требовали выдачи товарищей. Позвали меня. Когда я вошла, увидела Мусю, то почувствовала, что силы меня оставляют, так был ужасен ее вид: все лицо в кровоподтеках от нагайки и кулаков офицера».
Одну из активных работниц подпольного Красного Креста — Мандрацкую, продолжает свои показания Кринская, «пороли в течение суток три раза. Когда теряла сознание, ее отпаивали водой, отводили в камеру, а через некоторое время опять принимались бить, думая таким образом выпытать показания о работавших в подполье товарищах...»
Приведем еще один рассказ Германа Михайловича. При наступлении Деникина он был командиром повстанческого батальона Савинской волости Изюмского уезда. Его арестовали в Белгороде при попытке перейти фронт, где содержали в заключении при комендантском управлении, а 31 июля перевезли в Харьков в «Палас-отель». Г. Михайлович свидетельствует:
«...При контрразведке я просидел 12 дней, в течение которых пищи как мне, так и остальным арестованным совершенно не давали; при мне увели двух арестованных, почерневших и в беспамятном состоянии от голода. Каждый день были слышны крики избиваемых при допросах, которые производились большей частью, как я заметил, по вечерам, а то и совсем ночью, причем избиваемых запирали в отдельные комнаты. Помещение, которое занимали арестованные, состояло из четырех маленьких комнат; арестованных содержалось до 150 человек; теснота и грязь были ужасные; спали на полу вповалку женщины и мужчины... Много арестованных выпускалось за взятки, о чем в контрразведке говорили не стесняясь; с меня лично следователь просил 15 тысяч... У арестованных отбирали деньги и драгоценные вещи, на них пьянствовали офицеры контрразведки...» [346]
Гостиница «Харьков», политический сыск, фактически филиал контрразведки... Если контрразведка в «Палас-отеле» занималась большей частью подпольем, то в «Харьков» попадали подозреваемые в сочувствии большевикам. Впрочем, строгого разделения не было. Арестовывали по любому поводу, а часто и без повода, просто с целью вымогательства, получения денег за освобождение. Методы «работы» те же, что и в контрразведке. Вот показания одного из товарищей о своем пребывании в гостинице «Харьков»:
«Я подвергся трем пыткам в контрразведке на Рыбной улице в гостинице «Харьков».
16 ноября меня вывели в помещение, где офицеры подвергли меня допросу и после приказали раздеться и стали избивать шомполами и плетьми. Вечером, в семь часов, здесь же, после нового допроса меня подвергли пыткам. Сначала накинули мне на шею веревку с петлей и, потянув кверху, так что я должен был стоять в вытянутом положении, начали избивать руками и рукоятками револьверов; били преимущественно по бокам и лицу. Через несколько минут я потерял сознание и повис на веревке. Когда меня привели в чувство, опять подвергли допросу и после третьего допроса опять подвесили веревкой за челюсти и подтянули кверху, так что я вновь оказался в вытянутом положении и с вытянутой шеей, и меня начали избивать по горлу и по бокам, я опять потерял сознание.
Когда меня привели в чувство, то подвергли новому допросу и, поставив к стенке, сказали, что сейчас расстреляют...
После этого меня поставили на колени перед портретом Деникина и заставили петь «Боже, царя храни», во время пения избивали плетьми по плечам и бокам».
Каторжная тюрьма. Здесь царили такие же порядки, как в «Палас-отеле» и гостинице «Харьков». Об этом свидетельствует находившийся в тюрьме Илья Морозов:
«...На поверке политических заставляли петь молитву... На каждую законную просьбу отвечали бранью и криком. За малейшее нарушение каторжного устава сажали в темный сырой карцер на хлеб и воду.
Карцеры помещались в нижнем этаже, в полуподвале, размером не более двух аршин на два. Небольшая голая кровать на железных прутьях, параша. Вот вся обстановка камеры. Небольшое окно, плотно закрывающееся чугунной ставней, дверь тоже чугунная, насекомых — клопов и вшей — там были миллионы, холод страшный, а теплой одежды брать не разрешалось. Просидеть 72 часа в этой адской яме было не шутка.
После вечерней поверки наступала длинная мучительная [347] осенняя ночь. Спать размещались рано, кто как мог. Вдоль низких стен были приделаны железные рамы, обтянутые грязными мешками,— это были кровати. Ни подушек, ни одеял не полагалось. Но не все счастливцы могли спать на таких кроватях, камеры были переполнены, и большинство размещалось прямо на голом полу, вповалку. Спали и на столах, под кроватями и вокруг вонючей параши. Ночью было холодно и сыро, наступили морозы, в окнах не было стекол, был отчаянный сквозняк. Топить и не думали... Многие, раздетые, тряслись как в лихорадке. Здоровых было мало. Появились болезни — бронхит, лихорадка, головные боли, наконец, и тиф...»
В тюрьме происходил и так называемый военно-полевой суд. Сюда приезжали офицеры контрразведки и в конторе вершили свои дела.
«При допросах, — свидетельствует тот же И. Морозов, — давались откровенные намеки на взятку. За десять — двадцать — сто тысяч, смотря по делу, можно было получить свободу. Взяточничество с арестованных достигло громадных размеров. Это была свободная торговля человеческими душами.
А душ этих было немало. В одной только каторжной тюрьме около двух тысяч, затем губернская тюрьма, сыскное отделение, многочисленные участки и арестные дома — все было переполнено, битком набито разного рода людьми. Но не все, конечно, имели возможность дать выкуп за себя, большинство не имело ни копейки, голодало на черном хлебе и терпеливо ждало решения своей участи. А решения эти были просты и ясны.
По выражению одного старого сыщика, «сто плетей за шкуру и на вешалку — вот наш суд». Этот страшный суд решал свои дела по ночам, в глухом застенке, в составе двух-трех полупьяных офицеров. Приговор составлялся заранее, в коротких словах: «Расстрелять!», «Повесить!» Подсудимого вводили только для того, чтобы объявить ему эти страшные слова. Часто решения выносились заочно и объявлялись подсудимому перед стволом винтовки или под петлей веревки».
Однако широко применялся белогвардейцами и старый метод, простой и безотказный, избавлявший даже от такой пустой формальности, как военно-полевой суд,— убить «при попытке к бегству».
Побывал в этой страшной тюрьме и председатель организационной комиссии по созыву международного съезда инвалидов первой мировой войны А. П. Дорофеев.
Он рассказал нашей комиссии, как инсценировались такие «попытки к бегству»: [348]
«Нас было девять человек. Вывели из тюрьмы. Двое, будучи больными тифом, не могли идти и опирались на других товарищей. Только что завели за угол тюрьмы по Семинарской улице, конвой, идущий впереди и по сторонам, зашел сзади нас и построился развернутым фронтом. Нас же построили в два ряда по четыре человека, а я, девятый, был на правом фланге. Скомандовав нам: шагом марш, в то же время сами зарядили винтовки и после пяти-шести шагов в упор, на расстоянии четырех-пяти шагов, в спину раздался первый залп, от которого упало шесть человек; вторично зарядили винтовки. Трое, оставшиеся в живых, бросились бежать, пользуясь темнотой, но, помню, один еще упал. Мы двое продолжали бежать по Семинарской улице... Закоченевший, я направился в домики, и вот в одном меня приняли, где я и скрывался до прихода Советской власти.
В газете же от 18 ноября 1919 г. появилась заметка, что при попытке к бегству расстреляны семь уголовных бандитов, двое из них бежали. Заявляю, что в нашей группе не было ни одного уголовного, все девять — политические».
Этап
Конец деникинщины уже недалек. Все ближе и ближе Красная Армия. На улицах расклеены объявления о поголовной мобилизации в белогвардейские войска. Газеты печатают интервью с генералом Май-Маевским. Генерал говорит об уклоняющихся от мобилизации, об отсутствии патриотизма у многих граждан: объявленный командованием сбор теплой одежды для «доблестных воинов» срывается. Генерал угрожает. Обещанные угрозы приводятся в исполнение. На Павловской и Николаевской площадях жители видят повешенных с прикрепленными надписями на груди: «Дезертир», «Бандит». Они хорошо узнали повадки «грабьармии» — так теперь в народе называют деникинскую армию — и сыты по горло «единой неделимой». С нетерпением ждут прихода Красной Армии — освободительницы.
По опустевшим улицам мечутся белогвардейцы, устраивая облавы на дезертиров. Они шарят по квартирам — нужно побольше награбить на черный день.
Контрразведка ускорила завершение своих кровавых дел. 4 декабря вывела на расстрел в Григоровский бор большую группу подпольщиков — 38 человек.
А в каторжной тюрьме — свыше 2 тысяч заключенных, обвиняемых в большевизме. Большинство — рабочие и крестьяне, [349] рядовые работники сельских и городских советских учреждений, много бывших бойцов Красной Армии... Но не осмелилось, видно, деникинское командование поднять кровавую руку на глазах у харьковского населения и разделаться сразу с такой массой. И вот нашли выход — погнать с собой, а там...
Переполненная тюрьма глухо волновалась. Что будет?..
6 декабря, суббота. День передач. Еще с раннего утра у ворот каторжной тюрьмы толпится народ — родственники, близкие заключенных. Все ждут. Но вот к двум часам дня в тюрьму прибыл большой отряд корниловцев с пулеметами, с походной кухней. Среди них много офицеров. Из губернской тюрьмы пригнали 65 женщин.
К пяти часам вывели из камер 2100 заключенных, и всех 2165 человек быстро построили в колонну, окружили цепью караульных с ружьями наперевес и погнали в путь.
Со страшными криками и стенаниями бросились родственники к своим. Но конвой их грубо оттеснил прикладами. Подгоняемые стражей, арестованные прошли по темным улицам города и вышли на Змиевское шоссе. Так начался этап Харьков — Змиев — Изюм — Бахмут — Ростов, беспримерный по жестокости, варварскому обращению, издевательствам, рассчитанный на медленную мучительную смерть многих сотен людей. Этап — это сплошная цепь злодеяний агонизирующего врага, который знает, что он обречен; но у него еще власть, и в безумии он расправляется, мстит.
Он гонит массу полураздетых и полуразутых людей, которых он же раздел и разул, по полям по снегу, по грязи, голодных, сутками не давая ни куска хлеба, ни глотка воды.
Он требует порядка в рядах, отстающих подгоняет прикладами, падающих готов прикончить штыком, если товарищи быстро не подымут его и, поддерживая, не поведут с собою.
Он размещает их на ночь в тесных помещениях, где ни лечь, ни сесть, можно только стоять, тесно прижавшись друг к другу, гибнуть от голода, жажды, отсутствия воздуха. А когда задыхающиеся начинают требовать воздуха, конвой открывает стрельбу в окна, наполняя помещение пороховым дымом.
На каждом привале он осматривает свои жертвы: на ком еще сохранилось что-либо из одежды, может быть, деньги или другие ценности — под угрозой смерти забирает.
В Змиеве отбирается по списку партия в 250 человек — «в расход».
И так изо дня в день тянется мучительный этап, теряя по пути обессиленных, нашедших смерть от руки палачей... [350]
На станции Шебелинка заключенных погрузили в специальные вагоны-ледники, по 130—140 человек в каждый. Притиснутые друг к другу, они могли только стоять. В таком положении люди находились несколько суток езды до Изюма. На ночь и в пути двери вагонов запирались. Вагоны превращались в душегубки.
Один из арестованных, товарищ Яковлевич, дал комиссии такие показания:
«Настала кошмарная ночь. Наши силы таяли, и не было возможности удержаться на ногах, но сесть места не было, воздуха не хватало, мучила страшная жажда. И вот люди стали умирать стоя на ногах. Умирающие падали тут же под ноги и топтались другими... Вагон наполнился запахом трупов... и, чувствуя под собой мертвые человеческие тела, живые сходили с ума... В вагоне поднялся неимоверный шум, стучали в двери, пытаясь сломать их. Но тщетно. Наутро выбросили из вагонов трупы, их оказалось несколько десятков. Шум не прекращался и днем. Требовали воды, хлеба. На вопросы, почему нам ничего не дают, почему нас истязают постепенно, последовал ответ: «А вам не все равно умирать, что сегодня, что немного погодя». И кровожадные скоты издевались еще больше».
Положение было таково, продолжает этот свидетель, «что чувствующие в себе достаточно силы сломали решетку... подняли люк на крыше вагона и с идущего поезда бросались вниз. Корниловцы заметили бегство. Наутро были выведены из каждого вагона по нескольку человек и расстреляны за то, что некоторые бежали. Из вагонов вывалили новую груду трупов. На остановках фельдфебель обходил вагоны, стрелял в шумную толпу. Люди падали, но никто не обращал внимания на выстрелы, на смерть товарищей. Что смерть против этой адской муки? Смерть — освобождение. И, чем скорее, тем лучше...»
В последнюю ночь перед прибытием в Изюм произошло крушение: порожняк наскочил на поезд с заключенными.
В Изюме снова расстрелы. Через пять суток этап прибыл в Бахмут — всего около восьмисот человек. Почти две трети погибли в дороге. Да и среди оставшихся много тяжелобольных, часть слабых, с трудом передвигающихся.
В Бахмуте комиссия из трех офицеров учинила оставшимся допрос, после чего вынесла решение: к воинскому начальнику для отправки на фронт под строгим контролем.
Наступавшая по пятам Красная Армия перечеркнула это решение. Многим удалось скрыться еще в Бахмуте, где царил хаос лихорадочной эвакуации. Более крепкие были захвачены [351] белыми с собой в Ростов. По дороге и в самом Ростове некоторым удалось бежать.
Так закончился этот этап, покрывший несмываемым позором Деникина, деникинских офицеров, деникинщину...
27 марта 1920 года народным комиссариатом юстиции было издано постановление о создании при НКЮ УССР Центральной комиссии по расследованию зверств белогвардейцев. В связи с этим наша комиссия была ликвидирована. Материалы, документы мы передали Наркомюсту УССР...
http://yadocent.livejournal.com/339831.html ----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа.
|
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:29
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Как уже говорилось, боестолкновения Гражданской войны, особенно в начале войны, как правило, не отличались особенным упорством сторон. Наиболее характерным видом боев был внезапный налет (дневной, либо ночной), с попыткой захватить противника врасплох, или, же, если это не удавалось сделать, решительная атака неприятеля, «в лоб».
Артподготовка в это время были слабым по интенсивности и коротким (по времени) событием, а фланговый маневр, или обход позиций противника и вовсе были большой редкостью.
Огромную роль в боях Гражданской играли кавалерия, которая неожиданно стала стратегическим видом вооруженных сил и бронепоезда.
Это объяснялось огромными территориями, где шли боевые действия в годы Гражданской, слабой насыщенностью противоборствующих войск орудиями и пулеметами, плохо развитой дорожной сетью, отсутствием сплошной линии фронта и инженерных заграждений, хроническим дефицитом боеприпасов, продовольствия и медикаментов, как у белых, так и у красных отрядов и т.д.
Характерной особенностью боев начального периода Гражданской войны, была т.н. «эшелонная тактика».
Крупные отряды и «красных», и «белых», и чехословаков, перемещались по стране в железнодорожных вагонах, в них и жили ( с относительным комфортом) целыми месяцами, возвращаясь в свои эшелоны после вооруженных схваток, которые тоже, нередко, тогда происходили неподалеку от инфраструктуры железных дорог.
Командование РККА во время Гражданской, впоследствии, потратило немалые усилия, чтобы преодолеть эту привычку у своих войск.
В общем, никакого сравнения с грандиозными сражениями Первой мировой войны, в которых, подчас, участвовали армии в несколько сот тысяч человек, с тысячами орудий, аэропланов, десятками тысяч пулеметов – не было. (Не случайно, многие ветераны Первой мировой, вспоминая о ней в своих мемуарах, называют ее «настоящей», или «Великой» войной).
Но была одна сторона войны, в которой Гражданская на голову превзошла все ужасы Первой мировой: это страшное ожесточение воюющих сторон и их стремление к убийству пленных.
(В годы Первой мировой с пленными тоже иногда встречались разные эксцессы (немцы очень неохотно брали в плен наших казаков, могли убить тех французов, кто имел зазубренные штыки для винтовок, наши солдаты тоже могли, под горячую руку, переколоть всех сдававшихся на каком-то участке немцев за применение ими газов или других боевых отравляющих веществ и т.п.) но, в целом, отношение к пленным (особенно на Западном фронте) было более-менее цивилизованным, и практики поголовного истребления сдававшихся в плен противников – не было).
А вот в годы Гражданской это, увы, было обычной (и привычной) визитной карточкой боевых действий.
Страшная жестокость и беспощадность к пленным, особенно в начале войны, было обычным делом и для «белых», и для «красных» войск.
И в этом – огромная доля вины ложится на вождей «белых» войск, в первую очередь Лавра Корнилова.
Именно его призыв: «Пленных не брать!» послужил начало этой вакханалии жестокости и убийств сдавшихся противников.
Еще в январе 1918, выступая перед офицерами, Лавр Корнилов публично заявил:
"Я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать!
Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!"
(Иоффе Г.З. «Белое дело.Генерал Корнилов» с. 233).
То, что убийства пленных являются военным преступлением, и они прямо запрещены соответствующими международными конвенциями, которые подписала Россия, ни Корнилов, ни прочие белые вожди «закрывавшие глаза», а то и поощрявшие эти злодеяния, во внимание не принимали.
Красные отряды тоже не щадили захваченных ими в плен «белых» офицеров, и оправдывать за это их никак нельзя.
Однако, все-таки есть разница, между тем, когда убийства пленных санкционирует какой-нибудь бывший унтер, или вахмистр (понятия не имевшие ни о каких Гаагских международных конвенциях и их запретах), или пресловутые мадам Бош и Землячка, а совсем другое, когда эти злодейства практикуют выпускники николаевской академии Генерального штаба (стоявшие «у руля» «белого» движения) и прекрасно знавшие о соответствующих запретах международного законодательства, однако игнорировавшие их.
Не брезговали, подчас, убийствами пленных красноармейцев и военнослужащие чехословацкого корпуса.
Порой бывшие белогвардейцы, в оправдание этих убийств военнопленных, говорят о том, что у них-де «не было возможности» организовывать лагеря для их содержания, кормить их и т.д.
Это не слишком-то убедительное оправдание.
Если на Юге России такие лагеря в 1918 году действительно было нелегко формировать (однако ничто не мешало «белым» там попросту распускать пленных красноармейцев по домам, что дало бы им ОГРОМНОЕ психологическое преимущество перед своим противником), то в Поволжье, в Сибири и на Дальнем Востоке такие лагеря даже в 1918 году, можно было запросто создать, вместо того, чтобы уничтожать сдавшихся противников и вызывать этим ответные жестокости.
В Поволжье «белые»,в это время, легко захватывали один город за другим, население (по их словам) массово их поддерживало, и они всерьез собирались «двинуть» свои войска на Москву.
Так что сделать (да еще летом) несколько лагерей для пленных (а не убивать их, уже безоружных) НИЧЕГО «белым», кроме жуткого озлобления и жажды мести, не мешало.
Давайте посмотрим, что (и как) вспоминают об этом сами белогвардейцы в своих воспоминаниях.
(Самое потрясающе, что большинство этих воспоминаний были опубликованы в 50-70е годы, когда «страсти уже улеглись», однако даже спустя много десятилетий, эти люди продолжают гордиться своими злодеяниями и убийствами пленных противников).
Вот несколько примеров из лета 1918 года.
Полковник В.О. Вырыпаев в своей статье, впервые опубликованной в 1964 году, с восхищением рассказывает о «геройском» поведении члена Учредительного собрания и бывшего штабс-капитана Б. К. Фортунатова:
«С отрядом Каппеля (Народной армией) всегда следовал член Учредительного собрания Б.К. Фортунатов. Официально он считался членом Самарского военного штаба, в то же время, выполняя успешно обязанности рядового бойца-разведчика. Сравнительно молодой (лет тридцати), он был энергичный и совершенно бесстрашный человек. Ему как-то на моих глазах удалось захватить в овраге четырех красноармейцев.
Спокойно сказал всегда следовавшему за ним черкесу: «Дуко»... (его имя). Тот, не задумываясь, моментально по очереди пристрелил этих четырех пленников.
Случайно я все это видел и потом вечером, когда мы отдыхали, спросил его, почему он приказал Дуко пристрелить красногвардейцев…
Он равнодушно ответил: «Но ведь был бой!».
Иначе говоря, бывший штабс-капитан и член «учредилки», прекрасно знавший правила и обычаи войны, спокойно приказывает своему телохранителю убить на месте захваченных им пленных.
Никаких эмоций, или угрызений совести при этом он не испытывает.
А вот как, по рассказу Вырыпаева, действовали чехословаки в захваченной ими Самаре:
«…через реку Самарку чехи внезапно появились в городе на рассвете 8 июня 1918 года.
Красные почти не оказывали сопротивления: убегали по улицам или прятались по дворам. Жители, высыпавшие из домов, выволакивали красных и передавали чехам с разными пояснениями.
Некоторых чехи тут же пристреливали, предварительно приказав: «Беги!»
Десятка полтора чекистов во второй полицейской части на Саратовской улице оказали чехам упорное сопротивление. Чекисты, укрывшись в кирпичном здании, отлично отстреливались от чехов, атакующих их с улицы Льва Толстого и Предтеченской. На углу улиц Л. Толстого и Саратовской, около цирка «Олимп», чекистами были убиты два чеха. Ведя отчаянную стрельбу из ружей и одного пулемета, красные продержались около часа; потом, бросив оружие, хотели бежать через задние ворота на Дворянскую улицу, но обошедшие их чехи всех их перестреляли».
Как видим, чехословаки захватили Самару внезапной атакой, на рассвете. Почти никакого сопротивления они не получили, тем не менее прямо на улицах «пристреливали» захваченных ими «красных», даже без допроса и какого-то формального суда над ними.
Полковник Вырыпаев приводит и еще один очень поучительный пример с другой известной исторической фигурой:
«В это время только что бежал от большевиков знаменитый террорист Б. Савинков, который попросил разрешения принять участие в обходе Свияжска на ст. Тюрельма. Каппель приказал мне выделить для Савинкова коня. Савинков следовал все время с моей батареей...
Обстреляв ст. Тюрельма так же, как когда-то и станцию Заборовка, но только с дистанции 3 верст, я должен был, не задерживаясь, двигаться на Свияжск, имея у себя прикрытие всего 45 сабель конницы под командой ротмистра Фельдмана.
И вот, когда Савинков и я сидели около лавки, ко мне привели грязного 16-летнего красноармейца мои смеющиеся над ним добровольцы. Он от страха заливался горькими слезами. Среди приведших его был мой большой приятель и друг по коммерческому училищу Л. Ш., который сказал: «Господин командир (чинов у нас тогда не было, обращались по должности), разрешите этого парнишку отшлепать. Он убежал от матери и поступил в красные добровольцы».
Я ему разрешил, так как хорошо знал, что доброволец Л. Ш. ничего страшного парнишке не сделает. Он скомандовал красному вояке снять штаны и лечь на бревно, и дал ему несколько шлепков, приговаривая: «Не бегай от матери, не ходи в красные добровольцы!»
И добавил: «Вставай и иди к своим и скажи, что мы никого не расстреливаем».
Красный вояка, застегивая на ходу пуговицы штанов, быстро побежал к бронепоезду, крича: «Никому ничего не скажу!» — и скрылся за плетнями огородов.
Наблюдавший эту картину Савинков, обращаясь ко мне, сказал: «Эх, Василий Осипович, добрый вы человек — что вы с ними цацкаетесь? Расстрелять эту сволочь, да и дело с концом. Ведь попадись мы с вами к этим молодчикам, они ремнями содрали бы с нас кожу. Я только что бежал от них и видел, что они делали с пленными...».
Тут надо бы остановится на нескольких важных моментах:
- любителям, популярной у некоторых, ныне, версии о том, что «все русские были за «белых», а все евреи – за «красных» следует обратить внимание на фамилию командира единственного эскадрона в отряде Каппеля. Кстати сказать, офицером ротмистр Фельдман был доблестным, и его фамилия встречается в воспоминаниях других белогвардейцев;
- обратите внимание на то, что «Народная» армия Комуча (и лично Каппель) с распростертыми объятиями принимает в свои ряды знаменитого террориста и убийцу дяди Николая Второго (великого князя Сергея Александровича, московского губернатора, в 1905 году) Бориса Савинкова. Он не только участвует в походе Каппеля, но и порицает полковника Вырыпаева за то, что тот не пристрелил пленного 16-ти летнего мальчишку.
Отдельно подчеркнем, что В ЭТО ВРЕМЯ (конец лета 1918 года) в белой («Народной») армии Комуча (в Поволжье) НИКАКИХ чинов и званий НЕ БЫЛО!!! Также как и в Красной Армии к командирам у белых обращались тогда ПО ДОЛЖНОСТИ. («Господин командир роты», к примеру).
Интересно (и малоизвестно) также и то, что в это время в белой («Народной») армии Комуча также НЕ БЫЛО ПОГОН!!! Солдаты и командиры белой («Народной») армии тогда в качестве опознавательного знака носили белые повязки на рукаве и только.
Вот, по воспоминаниям В.О. Вырыпаева, в каком виде перед населением Самары появился сам Каппель:
"В тот же день Каппель в первый раз появился перед населением. В переполненном до отказа городском театре, при гробовой тишине, вышел на сцену скромный, немного выше среднего роста военный, одетый в защитного цвета гимнастерку и уланские рейтузы, в офицерских кавалерийских сапогах, с револьвером и шашкой на поясе, без погон и лишь с белой повязкой на рукаве. Он как будто устало обратился с приветствием к собранию. Его речь была удивительно проста, но дышала искренностью и воодушевлением. В ней чувствовался порыв и воля… «Гражданская война — это не то, что война с внешним врагом. Там все гораздо проще. В Гражданской войне не все приемы и методы, о которых говорят военные учебники, хороши...
Эту войну нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг если не погубит, то сильно повредит делу. Особенно осторожно нужно относиться к населению, ибо все население России активно или пассивно, но участвует в войне. В Гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения...
Не нужно ни на одну минуту забывать, что революция совершилась, — это факт. Народ ждет от нее многого. И народу нужно что-то, какую-то часть дать, чтобы уцелеть самим...»
Как видим, Каппель (признанный вождь белого движения в то время) сказал очень неплохую речь, четко обозначив, что победит в Гражданской тот, на чьей стороне будут симпатии населения (что и произошло на самом деле).
Никаких погон даже «сам Каппель» тогда не носил, как не носили их и его подчиненные части.
Это было ОЧЕНЬ не модно в то время и могло привести к самому плачевному итогу для «золотопогонника».
Кто-то может подумать, что полковник Вырыпаев что-то перепутал, на старости лет, и белая армия тогда носила-таки золотые погоны.
Но вот что вспоминает поручик Б.Б. Филимонов, воевавший в «белых» частях с августа 1918 года, про освобождение Петропавловска:
"Петропавловск был первым городом Сибири, где произошел переворот. Было совсем еще неясно, как повернутся дела...
Выступление шло под демократическим флагом, и по ряду причин погоны не были надеты повстанцами. Поэтому когда на следующий день по освобождении города от большевиков туда прибыли из степей для связи несколько чинов отряда есаула Анненкова, в погонах, то они привлекли к себе внимание населения.
Начальником района им было предложено снять погоны, что выполнить они отказались и уехали назад в степь».
Как видим, приехавшим в освобожденный Петропавловск казакам-анненковцам (которые носили погоны) новыми демократическими властями было «предложено» или снять свои погоны, или убираться из города восвояси (что те и сделали).
«Погоны, золотопогонники» — это было сильным агитационным средством большевиков в низах» - вспоминал генерал-майор Генерального штаба П.П.Петров.
И эта ненависть к погонам и «золотопогонникам» сохранялась в нашем народе еще долгие годы.
Только после победной сталинградской битвы в 1943 году погоны снова были введены в Красной Армии приказом грозного Народного комиссара обороны.
И даже тогда это решение, несмотря на весь сталинский авторитет, как вспоминали некоторые фронтовики, было далеко неоднозначно воспринято многими ветеранами Гражданской войны.
И еще один исторический курьез.
В кинофильмах у нас теперь частенько изображают, как тогдашние белогвардейцы идут в атаки, или стоят в строю под бело-сине-красными флагами.
А такого в 1918 году не могло быть ни в армии Комуча (в Поволжье), ни в Сибири.
И там и там формировались были сформированы СВОИ белые «Народные» армии, и каждая из них имела собственные знамена, расцветка которых в корне отличалась от нынешнего триколора.
Поручик Б.Б. Филимонов вспоминал об этом:
«Молодые части Народных армий (Сибирская Народная под бело-зелеными цветами, а другая Народная, создавшаяся на Волге, под цветами георгиевской ленты) создались на началах добровольчества…».
Так что все кинофильмы наших современных режиссеров, где господа офицеры,под демократическим триколором, в то время бегают в лихие атаки, или пытаются спасти семью «государя императора», сверкая золотыми погонами, не имеют ничего общего с историческими реалиями.
Теперь вернемся к рассказу об отношении к пленным в демократической «Народной» армии Комуча 1918 года.
Вот что вспоминал капитан Ф.Ф. Мейбом о бое своей офицерской роты с каким-то матросским отрядом под Казанью:
«После нашего первого меткого залпа матросы сразу потеряли свою передовую цепь. Одно удовольствие видеть, как господа офицеры исполняют приказы и команды! Рота, равняясь, как на параде, цепями пошла навстречу матросам. До боли в пальцах сжимаю приклад винтовки и уже выбираю, на которого матроса наброситься. Подходим вплотную, и наше громовое «Ура!» разрезало воздух. Матросы, не выдержав, поворачивают нам спины и бегут назад, в село. Мы врываемся в село, можно сказать, на их спинах. На единственной улице села бой продолжается, но недолго.
Офицеры не брали матросов в плен. Все поле и улица были усеяны черными тужурками. От уцелевших нескольких матросов мы узнали, что это был морской батальон в 500 штыков…
Вся матросня оказалась из Кронштадта — значит, все они участники уничтожения морских офицеров. Командир роты приказал всех оставшихся в живых вывести за село и расстрелять. Приказ был выполнен точно.
Наши потери в этом бою были незначительными. Все же мы потеряли четырех офицеров убитыми и десять ранеными».
Бывший белогвардеец даже в 1975 году (!!!) (когда были впервые опубликованы его мемуары) с гордостью сообщает о том, что его рота расстреляла и переколола всех пленных.
Судя по тому, что он пишет «бой продолжался недолго», бОльшая часть матросского отряда (из 500 человек) не выдержала штыкового боя и сдалась, после чего была «за селом» расстреляна.
Вот другой эпизод из его воспоминаний:
«Я бросил во фланг 2-е отделение; в это время два чешских орудия подошли к нам на помощь и открыли огонь по неприятелю. Также и батарея 1-го полка открыла огонь. Мы поднялись и бегом бросились в штыки на окопы.
Латыши, оставив 4 пулемета и много винтовок, бросились в форменное бегство.
К этому времени подошла вся рота. Много латышей с поднятыми руками просили пощады, среди них были и мадьяры.
Им от нас не было пощады... все они были расстреляны, как иноземцы-наемники».
Тут капитан Ф.Ф. Мейбом также буднично сообщает об убийстве своими офицерами ВСЕХ пленных.
И еще несколько примеров из его же воспоминаний:
«В ликвидации 2-го коммунистического полка я не был участником, но мне рассказывали, что для коммунистов это была кровавая бойня…
На моем участке был большой успех. Мы окружили остаток дивизии, поднявшей руки и просившей пощады, но так как это были отборные коммунисты, то по приказу полковника Радзевича пленных не брать, а оставить в живых только два-три человека для допроса они были расстреляны.
Три человека, которых мы оставили для допроса, были офицерами коммунистов. Они же в прошлом были офицерами нашей, то есть Императорской армии в чине прапорщиков.
На вопрос: «Как вы могли служить у коммунистов?» — они ответили: «Мы сами коммунисты!» Их немедленно расстреляли…
Наши потери были невелики — шесть офицеров убито и девять ранено. Противник же на нашем и чешском фронте был окончательно уничтожен, и только единицы его уцелели…».
«Бой был очень короткий из-за неожиданности нашей атаки. Городок был занят, краснюки разбегались в разные стороны. Пленных мы не брали: кто сумел удрать, остался жив, кто нет — тот был убит…»
И еще эпизод:
«…Как только красные увидели, что мы обходим их, они сразу же стали отходить, но было поздно — они были в кольце. Пленных не брали, а главаря, вытянув из стога сена, тут же расстреляли…
Вся наша Волжская группа собралась недалеко от города Бутульмы. Генерал Сахаров был назначен командующим Волжской дивизией, состоявшей из трех полков: Казанского, Симбирского и Самарского (Сахаров был произведен в генералы за его храбрость и решительность)…
Получил приказ из штаба командующего группой полковника Сахарова оставить городок «Н» и двигаться на соединение с нашими главными силами, предварительно расстреляв всех пленных…».
Как видим массовые убийства пленных совершались не «самочинно», а по официальным приказам белого командования, считавшего, что сила на его стороне и не собиравшегося «церемониться» с пленными «краснюками».
Подобные примеры встречаются в мемуарах и у других белогвардейцев.
Поручик Б. Филимонов в воспоминаниях «Поход степных полков летом 1918 года», свидетельствует о расправе со сдавшейся в плен командой красного бронепоезда:
«Пройдя шагов двести, бронепоезд остановился в левом боковом тупике. Несколько белых бойцов, оказавшихся поблизости, подбежали левее линии и залегли за штабелями шпал, шагах в 15—20 от бронепоезда. Капитан Корочкин оказался против паровоза и держал под огнем «бульдога» паровозную будку, заставив тем бригаду укрыться на тендере. Другие белые открыли огонь по амбразурам боевого вагона. Оттуда не отвечали. Кто-то из белых принес пятифунтовую гранатуНовицкого, которую ротмистр Манжетный бросил на крышу боевого вагона...
после первой же гранаты из вагона раздался вопль: «Сдаемся».
Капитан Корочкин, человек безумной храбрости, заявил, что войдет в вагон и за уши по очереди выведет всех. Остальные белые бойцы стали его отговаривать, указывая на безумие одному войти в вагон, где, наверное, не менее 15—20 человек красных. На это Корочкин усмехнулся, вскочил на площадку и, открыв дверь, крикнул: «Выходи». Вылезла одна фигура. Корочкин ее столкнул на землю. Тот упал и лежит. Подбежали белые. Смотрят — красный пьян вдребезину. Тем временем из вагона выкатываются второй, третий и т. д. Все они еле стоят на ногах. В вагоне остались раненые и убитые. Команда бронепоезда оказалась состоящей из латышей, мадьяр и русских.
Всех их тут же перерубили, так как держать пленных было негде, да, кроме того, как было известно белым, команды бронепоездов набирались исключительно из добровольцев-коммунистов».
Как видим, в данном случае пленных даже не расстреляли, а просто «перерубили».
В рассказе «ИЖЕВСКОЕ ВОССТАНИЕ В ПЕРИОД С 8 АВГУСТА ПО 20 ОКТЯБРЯ 1918 ГОДА,впервые опубликованом в феврале 1974 года в «Первопоходнике», приводится такой пример:
«17 августа 1918 г. часть Красной армии № 2, штаб которой стоял в городе Сарапуле на Каме, в 60 верстах от Ижевска, в количестве 6000 боевых, самых ярых и злых большевиков — латышей и мадьяр — с 8 пушками и 32 пулеметами высадилась с пароходов на пристани Гольяны и повела наступление на Ижевск по Гольянскому шоссе. Отряд этот шел под командой знаменитого большевика Антонова, имевшего строжайший приказ от Ленина и Троцкого: «Взять Ижевские заводы во что бы то ни стало»…
Не имея ни дозоров, ни разведки в лесу, Антонов все же почувствовал вокруг себя огромную враждебную силу и развил из 6000 ружей, 32 пулеметов и 8 орудий такой жестокий огонь, что ижевцам в лесу пришлось закопаться в землю или лезть на вершины деревьев, откуда было видно, куда надо стрелять.
К рассвету 19 августа противник расстрелял все патроны и снаряды и стрельба затихла.
Ижевцы бросились на обессиленных красных с громким криком «Ура!» и добили насмерть всех раненых большевиков…»
Вполне буднично, как о чем-то обычном и привычном, об убийствах пленных пишет и поручик Сергей Мамонтов, воевавший на Юге России с начала 1918года до самой эвакуации Крыма Врангелем в конце 1920 года:
«Красные были всегда многочисленней нас, но у них не было дисциплины и офицеров, и нам всегда удавалось их бить. …красные, менее дисциплинированные, расходовали патроны в начале боя, наши же сохраняли их под конец.
Ожесточение было большое: пленных ни те, ни другие не брали».
Это, разумеется, не значит, что ВСЕГДА истреблялись ВСЕ пленные.
Многое тут зависела от соответствующих командиров. Кто-то приказывал щадить пленных, а кто-то - наоборот, приказывал убить всех, кто сдался в плен.
При этом «белые, все равно убивали попавшихся им в плен комиссаров, евреев и бывших офицеров, а «красные»- офицеров, не пожелавших перейти на их сторону.
Знаменитое: «Кто не с нами – тот против нас!» - было не просто лозунгом, а жизненной реальностью…
Можно предположить, что к концу Гражданской, когда ее исход уже был всем ясен, нравы как-то смягчились и те же «белые», предвидя свой скорый крах, и опасаясь ответных репрессий, начнут щадить красноармейцев, которые и тогда, подчас, сдавались в плен целыми ротами.
Давайте посмотрим, что было на самом деле.
С 1 по 19 августа 1920 года, незадолго до краха Крымского фронта и всего Белого дела на Юге России, Врангель высаживает несколько десантов на Кубань, в расчете, что там начнется «поголовное» восстание казаков против Советской власти.
Никакого «сполоха» там не произошло.
А вот о том, как десантные войска относились к сдававшимся им в плен красноармейцам, подробно рассказывает поручик С. Мамонтов, участник того десанта.
(Упомянутый им генерал Бабиев – начальник кавалерийской дивизии, к которой была прикомандирована артиллерийская батарея Мамонтова. По общему мнению, это был очень храбрый генерал).
Дело, повторюсь, происходит за 2,5 месяца до падения Крыма и эвакуации врангелевских войск:
«Нас спешно звал Бабиев. Был наш черед дежурства, и наша батарея пошла к Бабиеву. Он стоял за большой скирдой и рассматривал что-то в бинокль.
— Вон там идет сюда красный батальон. Он ничего не подозревает и идет в колонне. Подъезжайте как можно ближе и ахните по ним картечью... Я послал за полками, но мы не можем их дожидаться. Я соберу казаков и атакую их с фланга. Понятно? Хорошо. Идите с Богом.
Мы вышли из-за скирд и пошли, не совсем на красных, в орудийной колонне, то есть орудие за орудием. Красные смотрели на нас с удивлением, но не стреляли. Потом, когда мы оказались на их уровне, то Шапиловский скомандовал:
— Поорудийно направо ма-арш... Галопом ма-арш!
Орудия повернулись, батарея оказалась в развернутом фронте и перешла с рыси в галоп. Тут красные заволновались и стали стрелять. У нас упала лошадь, другая. Но мы были уже совсем близко.
— Налево кругом. С передков. К бою!
После первого нашего выстрела у них произошла неописуемая паника. Толкаясь и мешая друг другу, они побежали, а наша картечь вырывала дыры в толпе.
Справа Бабиев атаковал их своим штабом и двумя десятками казаков.
Красные бросили винтовки и сдались.
Было их человек шестьсот. Мы взялись в передки и пошли рысью туда же.
Но красные комиссары, придя в себя, увидели, что казаков всего три десятка.
— Товарищи, их немного, — крикнули они. — Возьмите опять винтовки и переколите этих собак!
И двое из них бросились на Бабиева, который выделялся своей фигурой, широкими генеральскими погонами. Кроме того, у него была сухая правая рука от старой раны. Шашку он держал в левой руке, а повод в зубах. Но товарищи плохо выбрали свою жертву. Хоть левой рукой, но Бабиев прекрасно владел шашкой. В мгновение ока он отразил их штыки и раскроил обоим череп. Остальные замялись.
— Рубите их всех! — закричал Бабиев.
Мы подходили рысью, когда увидели, что что-то там происходит неладное. Без колебания мы быстро снялись и пустили очередь картечи в бушующую толпу, рискуя повредить и своих, но выбирая места, где конных не было. В это время мимо нас прошел на рысях полк и с обнаженными шашками ударил на толпу красных.
Мы тотчас же взялись опять в передки, но когда мы пришли на место, то все было кончено.
Красных всех порубили.
Бой длился не более 20 минут. Это произошло вокруг отдельно стоящей хаты. Хуторянин осмотрелся с ужасом кругом.
— Господи, что же я буду делать со всеми этими убитыми? Как смогу я жить среди трупов?
И он без шапки пошел прочь от своего хутора…
Он не преувеличивал. Сотни трупов лежали вокруг хутора. И сказать, что несколько десятков минут назад это был целый батальон! Бой был очень недолгий».
Итак, за несколько минут «белые» зарубили ВСЕХ красных («человек шестьсот») только за то, что двое из них попытались оказать им сопротивление.
Но может быть, это было сделано сгоряча, по приказу жестокого Бабиева, а в обычной обстановке белые солдаты были менее кровожадны к пленным?!
Вот другой эпизод из рассказа поручика Мамонтова об этом же десанте:
«Рядом со мной разговаривала группа казачьих офицеров. Молодой удивлялся.
— Почему среди убитых нет обезглавленных? Можно ли одним ударом отсечь голову? Видишь иногда прекрасные удары: череп рассечен наискось, а вот отрубленных голов я не видел.
Старший офицер объяснил:
— Чтобы отрубить голову, вовсе не надо слишком сильного удара. Это вопрос положения, а не силы. Нужно находиться на том же уровне и рубить горизонтальным ударом.
Если конный противник нагнется, а он всегда нагибается, то горизонтальный удар невозможен. Пехоту же мы рубим сверху вниз... Эх, жаль, если бы подвернулся случай, я бы показал, как рубят голову.
В одном из предыдущих боев мы захватили комиссара.
Впопыхах его посадили в пролетку генерала Бабиева, которая случайно проезжала мимо. Посадили и про него забыли. Пролетка служила Бабиеву рабочим кабинетом. На этой остановке Бабиев слез с коня и направился к своей пролетке. Он с удивлением увидел комиссара.
— Кто этот тип и что он делает в моей пролетке?
— Комиссар, ваше превосходительство, — сказал адъютант. — Мы подумали, что вы захотите его допросить.
— Вовсе нет. У меня масса работы. Освободите от него пролетку.
Комиссара любезно попросили слезть и подойти к разговаривавшим офицерам.
— Вот случай, который сам собой напрашивается, — сказал пожилой.
С комиссаром были вежливы, предложили папиросу, стали разговаривать.
Я все еще не верил в исполнение замысла. Но пожилой зашел за спину комиссара и сухим горизонтальным ударом отсек ему голову, которая покатилась на траву. Тело стояло долю секунды, потом рухнуло.
Я сделал ошибку. Надо было бы наблюдать, что делается с головой, а меня привлекла его шея. Она была толстая, наверное 42, и вдруг сократилась в кулак, и из нее выперло горло и полилась черная кровь.
Меня стало тошнить, и я поспешил отойти. Все это произошло без всякой злобы, просто как демонстрация хорошего удара.
— Это что, — сказал пожилой. — Вот чтобы разрубить человека от плеча до поясницы нужна сила.
Он вытер шашку об мундир комиссара.
Человеческая жизнь ценилась недорого».
В данном случае, пленного, просто ради забавы и демонстрации своего «мастерства», исподтишка зарубили.
Ни за что. Даже не пожелав его допросить перед этим подлым убийством…
И сделали это отнюдь не какие-то «палачи из контрразведки», а обычный казачий офицер, заслуживший при этом, похвалу и одобрение своих сослуживцев, да и не только их.
О том, как отреагировал на это зверское убийство английский корреспондент, отправившийся в этот кубанский десант вместе с «белыми» войсками, подробно рассказывает поручик С. Мамонтов:
«С нами в десант отправился английский корреспондент. Он хорошо говорил по-русски и был прекрасно снабжен всем нужным и ненужным. У него была чудная кровная лошадь с новым скрипящим седлом, другая лошадь с вьючным седлом, кожаными чемоданами, служащим и даже с палаткой. Чтобы подчеркнуть свою нейтральность, корреспондент не носил оружия, а только фотоаппарат и бинокль. Он носил даже перчатки и новую английскую форму.
На пароходе все хорошо функционировало, но как только спустились на землю, он не мог добиться утром горячей воды, чтобы бриться, и “брекфеста”. Он определился в штаб Бабиева. Но этот штаб был крайне беспокоен. Большинство вещей, которые он с собой привез, оказались ни к чему и только мешали. Палатку только поставили, глядь — штаб снимается и уходит. Палатку надо вьючить впопыхах. В одном бою он потерял свою вьючную лошадь, в другом исчез его служащий с обоими чемоданами.
Наконец настал день, когда Бабиев повернулся к своему штабу и скомандовал:
— Шашки вон! Пошли в атаку!
Корреспондент был в нерешительности. Но остаться одному было, пожалуй, еще опаснее. Мог ведь появиться, откуда ни возьмись, красный разъезд. Тогда он пришпорил свою лошадь, а лошадь у него была хорошая, она вынесла его далеко вперед, и он оказался среди удиравших красных, которым было плевать на его нейтральность, и они стали гоняться за этим странным всадником. Только быстроте своей кобылы и усилиям Бабиева корреспондент был обязан своей целостью. При этом он потерял бинокль и заменил его револьвером.
Мы все с большим любопытством следили за эволюцией корреспондента. В продолжение нескольких дней я его не видел.
— Что с ним сталось? — спросил я казачьего офицера.
— Он все тут. Но вы его больше не узнаете. Ха, ха, ха. Смотрите, второй в шестом ряду Запорожского полка. Тот, с рыжей бородой, — это он.
— Как? В полку? Как он до этого дошел?
— А он все перепробовал. Если бы можно было уехать, он бы, конечно, уехал.
Но сообщения с Крымом нет. У Бабиева в штабе ему не понравилось. Ушел в обоз и там чуть к красным не угодил, все вещи растерял.
Тогда он попросился в полк. И в этом он прав — это самое безопасное место... Он исправно несет службу и ничем не отличается от казака.
— А его чудная кобыла и английское седло?
— Кобылу убили, седло он потерял и перчатки больше не носит.
— Заместо “брикфеста” ист кавун, — добавил другой казак. — И больше не броится. Борода ему к лицу.
Во время драмы с отрубленной головой корреспондента поблизости не было.
Сперва он не хотел верить, но ему показали голову. Тогда он воскликнул:
— Почему меня не предупредили, я мог бы сделать хорошую фотографию».
Вот ЭТО - на редкость откровенная и показательная реакция «представителя западной цивилизации, настоящего джентельмена и сотрудника английской «свободной печати»!!!
Ну, и еще один показательных пример из воспоминаний поручика Мамонтова приведем в завершение этой главы:
«Выйдя из-за леска, мы увидели поле, буквально усеянное трупами красных. Было трудно провезти орудие, не раздавив трупа. Казаки отомстили за молчаливые потери за леском.
Были прекрасные удары: черепа срезаны блюдцем и открыты, как крышка коробки, которая держалась только на полоске кожи. Понятно было, что в древности делали из черепов кубки, — все это были готовые кубки.
Я шел впереди своего первого орудия, тщательно выбирая дорогу между трупами, чтобы провести батарею, не раздавив их.
А сзади меня мои ездовые старались наехать колесом на голову, и она лопалась под колесом, как арбуз. Напрасно я ругался, они божились, что наехали случайно.
В конце концов, я уехал дальше вперед, чтобы не слышать этого ужасного хруста и отвратительного гогота, когда еще не совсем мертвый красный дергался конвульсивно.
В этот момент я ненавидел своих людей. Это были какие-то неандертальцы.
Но странно. Они увидели щенка, выпавшего из мешка зарубленного. Тогда вдруг все разжалобились.
— Нельзя же его здесь оставить. Он ведь погибнет.
Один соскочил и подобрал щенка.
— Осторожно, ты, своими лапищами — он же маленький.
Что это такое? После гогота над дерганьем умирающего?
Человек — великая тайна, но и большая сволочь».
Можно согласиться с этим наблюдением поручика С. Мамонтова. Хорошо видно и то, как низко пала,к этому моменту, дисциплина в белом воинстве:
Поручик Мамонтов, больше для проформы, «ругался» на своих ездовых за то, что они старались наехать на тела порубанных казаками красноармейцев, а ездовые, лениво «божась» что делают это случайно, с гоготом направляли свои повозки на живых еще людей, стремясь проехать по их головам…
Очень полезно прочитать это тем, кто ныне уверовал в популярные сказки о «белом христолюбивом воинстве», благородно сражавшегося с «кровавыми краснюками».
Зверства и жестокости в годы Гражданской войны были массовыми и обоюдными.
Как писал Н. Тихонов в 1922 году:
«Гвозди бы делать из этих людей,
Крепче бы не было в мире гвоздей!»http://www.proza.ru/2015/08/06/1439 Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения)

----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа.
За этот пост сказали спасибо: mi621 |
|
|
 | OneF пишет: Я попал на форум случайно – просто искал информацию и через поисковик и попал сюда . Меня удивило разнообразие тем, глубина их раскрытия. каждая тема обсуждается слишком подробно.Зарегистрироваться! |
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:34
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Артюшенко Олег Григорьевич
bПРАВДА О БЕЛОМ ТЕРРОРЕ/b (Отобразить)“Белый террор в России” — так называется вышедшая в издательстве “Патриот” книга известного советского историка, доктора исторических наук П.А Голуба. Собранные в ней документы и материалы камня на камне не оставляют от широко циркулирующих в средствах массовой информации и публикациях на историческую тему выдумках и мифах, которые выдают за исторические истины малоосведомлённые российские руководители. НАЧНЕМ с утверждений о жестокости и кровожадности большевиков, которые, дескать, при малейшей возможности уничтожали своих политических противников. На самом деле руководители большевистской партии стали твердо и непримиримо относиться к ним по мере того, как на собственном горьком опыте убеждались в необходимости решительных мер. А вначале проявлялась определенная доверчивость и даже беспечность. Ведь всего за четыре месяца Октябрь триумфально прошествовал из края в край огромной страны, что стало возможным благодаря поддержке власти Советов подавляющим большинством народа.
Отсюда и надежды на то, что ее противники сами осознают очевидное. Многие лидеры контрреволюции, как это видно из документальных материалов,— генералы Краснов, Марушевский, Болдырев, видный политический деятель Пуришкевич, министры Временного правительства Никитин, Гвоздев, Маслов, да и многие другие — были отпущены на свободу под честное слово, хотя их враждебность новой власти не вызывала сомнений.
Слово свое эти господа нарушили, приняв активное участие в вооруженной борьбе, в организации провокаций и диверсий против своего народа. Великодушие, проявленное по отношению к явным врагам Советской власти, обернулось тысячами и тысячами дополнительных жертв, страданиями и мучениями сотен тысяч людей, поддержавших революционные перемены. И тогда руководители российских коммунистов сделали неизбежные выводы — они умели учиться на своих ошибках…
Придя к власти, большевики отнюдь не запретили деятельность своих политических противников. Их не подвергали арестам, позволяли выпускать свои газеты и журналы, проводить митинги и шествия и т.п. Народные социалисты, эсеры и меньшевики продолжали свою легальную деятельность в органах новой власти, начиная с местных Советов и кончая ЦИК. И опять-таки только после перехода этих партий к открытой вооруженной борьбе против нового строя их фракции декретом ЦИК от 14 июня 1918 года были исключены из Советов. Но даже после этого оппозиционные партии продолжали легально действовать. Наказанию подвергались лишь те организации или лица, кто был уличен в конкретных подрывных действиях.
Как показано в книге, инициаторами Гражданской войны стали именно белогвардейцы, представлявшие интересы свергнутых эксплуататорских классов. А толчком к ней, как признавал один из лидеров Белого движения А. Деникин, был мятеж чехословацкого корпуса, во многом вызванный и поддержанный западными “друзьями” России. Без помощи этих “друзей” главари белочехов, а затем белогвардейские генералы никогда бы не достигли серьезных успехов. Да и сами интервенты активно участвовали как в операциях против Красной Армии, так и в терроре против восставшего народа.
“Цивилизованные” чехословацкие каратели расправлялись со своими “братьями-славянами” огнем и штыком, буквально стирая с лица земли целые поселки и деревни. В одном Енисейске, например, за симпатии к большевикам было расстреляно более 700 человек — почти десятая часть проживавших там. При подавлении восстания узников Александровской пересыльной тюрьмы в сентябре 1919 года чехи расстреливали их в упор из пулеметов и пушек. Расправа продолжалась трое суток, от рук палачей погибло около 600 человек. И таких примеров — великое множество.
Кстати, иностранные интервенты активно способствовали и развертыванию на российской территории новых концлагерей для тех, кто выступал против оккупации или сочувствовал большевикам. Начали же создаваться концлагеря еще Временным правительством. Это — бесспорный факт, о котором также умалчивают разоблачители “кровавых злодеяний” коммунистов. Когда в Архангельске и Мурманске высадились французские и английские войска, один из их руководителей — генерал Пуль от имени союзников торжественно обещал северянам обеспечить на захваченной территории “торжество права и справедливости”. Однако почти сразу же после этих слов на захваченном интервентами острове Мудьюг был организован концлагерь. Вот свидетельства тех, кому там довелось побывать:
“Каждую ночь умирало по нескольку человек, и трупы их оставались в бараке до утра. А утром появлялся французский сержант и злорадно вопрошал: “Сколько большевиков сегодня капут?” Из заточенных на Мудьюге более 50 процентов расстались с жизнью, многие сошли с ума…”
После ухода англо-французских интервентов власть на Севере России перешла в руки белогвардейского генерала Миллера. Он не только продолжил, но и усилил репрессии и террор, пытаясь остановить быстро развивавшийся процесс “большевизации масс”. Самым бесчеловечным их олицетворением стала ссыльно-каторжная тюрьма в Иоканьга, которую один из узников охарактеризовал как “наиболее зверский, изощренный метод истребления людей медленной, мучительной смертью”. Вот выдержки из воспоминаний тех, кому чудом удалось выжить в этом аду:
“Умершие лежали на нарах вместе с живыми, причем живые были не лучше мертвых: грязные, покрытые струпьями, в рваном тряпье, заживо разлагающиеся, они представляли кошмарную картину”.
К моменту освобождения Иоканьги от белых там из полутора тысяч заключенных остались 576 человек, из которых 205 уже не могли передвигаться.
СИСТЕМА подобных концлагерей, как показано в книге, была развернута в Сибири и на Дальнем Востоке адмиралом Колчаком — наиболее, пожалуй, жестоким из всех белогвардейских правителей. Они создавались как на базе тюрем, так и в тех лагерях военнопленных, которые были построены еще Временным правительством. Более чем в 40 концлагерей режим загнал почти миллион (914178) человек, отвергавших реставрацию дореволюционных порядков. К этому надо приплюсовать еще около 75 тысяч человек, томившихся в белой Сибири. Более 520 тысяч узников режим угнал на рабский, почти не оплачиваемый труд на предприятиях и в сельском хозяйстве. Однако ни в солженицынском “Архипелаге ГУЛАГ”, ни в писаниях его последователей А. Яковлева, Д. Волкогонова и других об этом чудовищном архипелаге — ни слова. Хотя тот же Солженицын начинает свой “Архипелаг” с Гражданской войны, живописуя “красный террор”. Классический пример лжи путем простого умолчания!
В антисоветской литературе о Гражданской войне много и с надрывом пишется о “баржах смерти”, которые, дескать, использовались большевиками для расправы с белогвардейскими офицерами. В книге П. Голуба приводятся факты и документы, свидетельствующие о том, что “баржи” и “поезда смерти” стали активно и массированно применяться именно белогвардейцами. Когда осенью 1918 года на восточном фронте они стали терпеть поражение от Красной Армии, в Сибирь, а затем на Дальний Восток потянулись “баржи” и “поезда смерти” с узниками тюрем и концлагерей.
Когда “поезда смерти” находились в Приморье, их посетили сотрудники американского Красного Креста. Один из них — Р. Бьюкели написал в своем дневнике:
“До того момента, когда мы нашли этот ужасный караван в Никольске, 800 пассажиров умерли от голода, грязи и болезней… Я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!.. В Сибири ужас и смерть на каждом шагу в таком масштабе, что потрясли бы самое черствое сердце...”
УЖАС и смерть — вот что несли народу, отвергавшему дореволюционный режим, белогвардейские генералы. И это отнюдь не публицистическое преувеличение. Сам Колчак откровенно писал о созданной им “вертикали управления”: “Деятельность начальников
уездных милиций, отрядов особого назначения, всякого рода комендантов, начальников отдельных отрядов представляет собой сплошное преступление”. Хорошо бы задуматься над этими словами тем, кто восхищается сегодня “патриотизмом” и “самоотверженностью” белого движения, которое-де в противоположность Красной Армии отстаивало интересы “Великой России”.
Ну а что касается “красного террора”, то его размеры были совершенно несопоставимы с белым, да и носил он в основном ответный характер. Это признавал даже генерал Гревс, командующий 10-тысячным американским корпусом в Сибири:
“В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали, Я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами”.
И так было не только в Восточной Сибири. Так было по всей России.
Впрочем, откровенные признания американского генерала отнюдь не снимают с него вины за участие в расправах над отвергавшим дореволюционные порядки народом. Террор против него осуществлялся совместными усилиями иностранных интервентов и белых армий. Всего на территории России было более миллиона интервентов — 280 тысяч австро-германских штыков и около 850 тысяч английских, американских, французских и японских. Совместная попытка белогвардейских армий и их иностранных союзников учинить российский “термидор” обошлась нашему народу, даже по неполным данным, очень дорого: около 8 миллионов убитых, замученных в концлагерях, умерших от ран, голода и эпидемий. Материальные же потери страны, по оценкам экспертов, составили астрономическую цифру — 50 миллиардов золотых рублей.
СЕГОДНЯ обо всем этом власть и ее прислужники стараются не вспоминать. Правящей олигархической “элите” не нужна правда о нашем прошлом, срывающая маски “патриотов” и “героев” с тех, кто на самом деле зверским насилием и кровавым террором защищал обреченный эксплуататорский строй. Да и параллели с сегодняшней Россией, где власти в союзе со своими западными “друзьями” также ведут войну против собственного народа, напрашиваются сами собой. Но правда о белом терроре, чему и посвящена книга П. Голуба, необходима тем, кто борется с капитализмом сегодня. Она лишний раз напоминает, что его отечественные защитники вместе с врагами нашей страны за рубежом пойдут на всё, чтобы не дать народу стать на путь возрождения своей страны.
Белый террор изнутри
Одной из крапленых карт «новой» (либеральной) и „новейшей“ (путинской) российской историографии стали жуткие страшилки по поводу „красного террора“. В жертвы красного террора записывают всех - расстрелянных, погибших в боях, от голода и болезней (это в условиях-то блокады, установленной прогрессивными западными странами при помощи штыков архи-патриотической белой швали!), кажется, даже умерших своей смертью в период 1917-21 годов (ну еще бы, без большевистского ига они жили бы вечно!).
Белый террор? Ну что вы, это же выдумка коммунистической пропаганды! Вот зверства Чека - другое дело… При этом легко забывают, что до мая 1918 года Чека не вынесла НИ ОДНОГО смертного приговора, а число убитых контрреволюционерами партийных и советских работников за то же время шло на многие сотни. Пожалуйста - выдержка из всего двух мемуаров, созданных сторонниками белого движения. Уж их-то в «коммунистической» предвзятости не обвинишь, правда? ..
Вот отрывок из мемуаров белогвардейского контрразведчика Николая Сигиды, созданных в 1925 году в Софии, «для личного пользования» (публ. журнал „Родина“, 1990, № 10)
«Причина ареста всегда вызывалась (так в тексте - B.F.) показаниями свидетелей, или доносом, либо захватом какого-либо уличающего документа. 1 Все разбирательство длилось не более суток, через каковой срок арестованный, кто бы он ни был, или освобождался, снабженный соответствующим документом, или расстреливался. Другого наказания мы не имели, а в разбирательствах были крайне осторожны. Естественно, не щадили евреев, но они сами тому виной.»
Итак, террор, не скрывающий своего антисемитского лица. «Крайняя осторожность разбирательств» явствует из следующего отрывка:
«… допрос имел быть «с пристрастием» , то есть с шомполами, для большей словоохотливости допрашиваемого. Разумеется, что Зявкина говорить ничего не хотела. …Когда ей заявили, что принуждены будут дать ей 25 ударов - B.F., а подпрапорщику С. было сказано: «Подпрапорщик, приготовьтесь», эта «милая женщина», презрительно улыбаясь, заметила: - Ведь вы офицеры-рыцари. Неужели вы сможете ударить женщину? - Преступник в глазах судей - существо бесполое. Он - преступник и все. Поэтому или отвечайте или вас будут бить., - сказал Бологовский.»
Палачам не удалось сломить отважную революционерку. Думаете, она была освобождена? Как бы не так:
"Она предпочла быть битой, и не только 25 раз, а гораздо больше. И даже тогда, когда ее вешали, она все же нашла в себе мужество сказать: - Сколько вас сейчас, а я одна, и сколько вас было тогда, я же была тоже одна.
После этого, подрыгав немного ногами и руками, она осталась «также одна».
Ну что ж, скажут иные. Тупой солдафон, что с него взять. Было ведь и другое Белое Движение, интеллигентное, утонченное и лилейное. Да, было - и вот его пример. Путевой дневник А.А. Эйлера (публ. журнал «Звезда», 2000, № 1), занимавшего должность в администрации деникинской Добровольческой армии:
«Познакомился с приехавшим к губернатору из Актюбинска уездным начальником Актюбинского уезда полковником Кожиным. Бывший жандармский офицер, грубый и цинично жестокий человек. 2 В частных разговорах проявляет несомненные наклонности к садизму, рассказывая как утонченно жестоко он мучал большевиков на фронте, закапывая их живыми в землю и вставляя им в задний проход раскаленные шомполы. Политику Добрармии, не стесняясь, ругает, считая ее «дермократией» Оригинальные, право же, предтечи у нынешних державных патриотов! - B.F.Поразителен контраст двух начальников уезда: Леонтовича и Кожина…»
Если верить Эйлеру, контраст и правда имеет место: «Казачий полковник Леонтович. Впечатление: энергичный и деятельный администратор, понимающий законность и гражданский порядок.»
Как именно «деятельный администратор» понимает законность видно из следующего же абзаца: «При въезде в город стоит виселица. Но людей вешают и на городском бульваре - в центре города, за что на днях был отстранен от должности прапорщик, приводивший в исполнение приговор полевого суда…»
Уточним - прапорщик был отстранен не за расправу над пленным, а за недостаток эстетического чувства. Подумать только: бульвар в «освобожденном» белыми городке, под ручку фланируют дамы и господа - а тут… гнусная большевистская чернь даже после смерти смеет осквернять своим видом променад благородного общества! Фи…
И это не случайность. Тема массовых расправ всплывает в дневнике не раз:
«Получил от Городской и Земской Управ удручающий материал, подтвержденный и начальником уезда, о деятельности полк. Мшанецкого, штаб-ротмистра Литвина и хорунжего Голубинцева. Последних двух уже в городе нет. Штаб-ротмистр Литвин через 2 1/2 месяца после занятия Св.Креста Добрармией среди белого дня в центре города расстрелял 60 больных красноармейцев, взятых им из госпиталя вопреки протестам персонала, не имея ни приказа об этом, ни приговора суда. Недострелянные ползали по городу и залезали в частные дома. Начальником уезда произведено форменное дознание, которое доставлено к прокурору. Полк. Мшанецкий, помимо совершенно невероятных действий, вешал людей на бульварах и уличных фонарях…»
Что же это за невероятные действия, о которых Эйлер побоялся рассказать даже в личном дневнике? Что-то подобное утонченным развлечениями полковника Кожина? Возможно. Кстати, самым гнусным большевистским злодеянием, описанным Эйлером, явилось … разорение местной школы. Книжки порвали, стекла побили, намусорили - есть над чем повздыхать утонченному интеллигенту. Чернь! Как таких не вздернуть…
Не случайно, видно, уже в 20-х годах, бывший белый генерал Сахаров, находясь в эмиграции в Германии, писал в своей книге: «Белое движение было даже не предтечей фашизма, а чистым проявлением его».
Напоследок важно подчеркнуть вот что. Мы вовсе не хотим представить большевиков невинными ягнятами, записными вегетарианцами от политики. Конечно, красный террор как система УСТРАШЕНИЯ эксплуататорских классов тоже имел место. Конечно, были и «эксцессы», и невинные жертвы. Любое насилие насильственно. К сожалению, история не знает иных методов. Скрупулезно высчитывать - „первые погубили сто тысяч, а вторые сто тысяч и двоих; значит, первые лучше“ - как раз есть наибольшее лицемерие и людоедское ханжество. Важно, куда ведет общество это насилие. Белый террор тащил его назад, к отжившим формам жизни. Красный был орудием нового, восставшего класса. Рабочие и крестьяне расправлялись со старым миром. Жестоко? Не обессудьте - что получали, то и вернули сторицей…
smert_kapitalu.jpg
Большая ложь о красном и белом терроре в эпоху Великого Октября и гражданской войны
П.А.Голуб
В зловещей, хорошо скоординированной кампании по дискредитации Ленина, истории советского общества и социализма в целом, которую ведут антикоммунистические силы, одной из козырных карт является “красный террор”. Цель ее более чем прозрачна: представить Ленина и партию большевиков, так сказать, прирожденными насильниками.
“Ревнители” правды истории хотят уйти от признания того непреложного факта, что “красный террор” явился ответной, защитной, а потому справедливой мерой против белого террора, против вооруженного похода интервентов, против действий белогвардейцев и их сторонников в советском тылу с целью реставрации старого режима, что являлось самым масштабным проявлением белого террора. Таким законным правом на свою защиту пользовались (что тоже тщательно замалчивается) все предшествующие революции, в том числе английская, американская и Великая Французская буржуазные революции. И им это право ни один сторонник социального прогресса ни тогда, ни потом в укор не ставил. Но вот кое-кто хотел бы отказать нашей революции в праве на защиту.
Социальная направленность карательных мер Советской власти искажается преднамеренно и бесцеремонно, репрессии против тех, кто сознательно и целеустремленно участвовал в подготовке реставрации старого режима, свергнутого большинством народа, искусно проецируются на это самое большинство. При помощи такого фокуса вытаскивается на свет божий миф об “антинародном” характере большевистской власти, разгуливающий сегодня по страницам многих изданий. Что же касается тех, кто в обстановке ожесточенного противоборства случайно оказывался под угрозой репрессий, то Ленин постоянно заботился о том, чтобы карающий меч правосудия не опускался на головы невиновных. Достаточно обратиться к 50-54 томам его сочинений или документальному сборнику “В.И.Ленин и ВЧК” (М., 1982), где неопровержимо засвидетельствовано именно это. Многие тысячи освобожденных из-под ареста следственными органами или оправданных по суду ввиду их невиновности, а также амнистированных в связи с революционными праздниками за не столь тяжкие преступления подтверждают то же самое.
Но, пожалуй, самое поразительное в потоке публикаций против “красного террора” – это полный провал памяти в отношении белого террора.
Как известно, Октябрьская революция победила на редкость быстро и бескровно. Защищать Временное правительство нашлось еще меньше охотников, чем царское самодержавие. После установления Советской власти в обеих столицах Октябрь за 4 месяца триумфально прошествовал почти по всей огромной стране. Такого динамизма еще не знала ни одна из предшествующих революций. Благодаря огромному перевесу сил большевистские Советы брали власть в подавляющем большинстве мест мирно. Из 100 наиболее крупных пунктов (включая и губернские города) только в 16 вопрос о власти был решен вооруженным путем. У сторонников старой власти, подчеркивал Ленин, “не было никакой, ни политической, ни экономической опоры, и их нападение разбилось. Борьба с ними соединяла в себе не столько военные действия, сколько агитацию...” (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.36,с.95). Сила революции коренилась в том, что её творили миллионы.
Разумеется, как и в других революциях, сходящие со сцены классы и партии не пожелали добровольно уступать власть. Они попытались развязать в стране гражданскую войну. Мятеж Краснова-Керенского под Петроградом, восстание юнкеров в самой столице, кровавое побоище, учиненное сторонниками Временного правительства в Москве, заговор старого генералитета в Ставке, мятежи казачьих верхов на Дону, Кубани, Урале, антисоветские выступления националистических сил на окраинах – все это попытки воздвигнуть барьер на пути триумфального шествия Советской власти. Но тотальной гражданской войны, несмотря на отчаянные усилия меньшевиков, правых эсеров и стоявших за их спиной кадетов, не получилось.
Свое слово сказал народ, и пришлось им ретироваться по всему фронту. Первый раунд развязывания гражданской войны был проигран ими вчистую.
В этой связи необходимо восстановить правду о том, какую позицию заняла Советская власть по отношению к оппозиционным партиям и их сторонникам. Это принципиально важно ввиду множащихся мифов о большевиках как “насильниках” и “террористах”.
Как известно, меньшевиков и эсеров со II Всероссийского съезда Советов никто не удалял. Они ушли сами, не желая подчиняться демократически выраженной воле большинства народа. “Им, – напоминал в те дни Ленин, – предлагали разделить власть... К участию в правительстве мы приглашали всех... Мы хотели советского коалиционного правительства. Мы из Совета не исключали никого. Если они не хотели совместной работы, тем хуже для них” (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.35, с. 36-37). С угрозами и бранью они удалились из Смольного в городскую думу спешно формировать “Комитет спасения родины и революции”, чтобы начать ту самую гражданскую войну, в которой они обвиняли большевиков. Вот как оценил их действия живой свидетель тех событий меньшевик Н.Н.Суханов:
“Это был заговор, устроенный кучкой обанкротившихся политиканов – против Петербургского Совета, против законного Всероссийского съезда Советов, против подавляющего большинства народных масс, в котором они сами были так же неприметны, как в океане щепки и обломки разбитого бурей корабля” (Суханов Н. Записки о революции. Берлин-Пг.-М., 1923, кн.7, с. 287-288). Что верно, то верно!
Сразу после краха первых антисоветских мятежей Ленин заявил: “Мы не хотим гражданской войны… Мы против гражданской войны” (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 53). И еще: “Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять” (там же, с.63). И в последующем Советская власть проявила по отношению к своим противникам актов гуманизма более чем достаточно. Имея на своей стороне поддержку огромного большинства населения, эта власть считала, что в соответствии с принципами демократии сопротивляющееся меньшинство должно признать выбор большинства и не разжигать в стране гражданскую войну. И она постоянно подкрепляла этот курс многочисленными актами прощения тех, кто прекращал борьбу или хотя бы заявлял об этом.
Мятежный генерал Краснов был подвергнут лишь домашнему аресту, а затем освобожден под честное слово впредь не поднимать руку на революцию. Где он потом оказался и что делал, хорошо известно. Отпустили юнкеров, оборонявших Зимний, а они, не переводя дыхания, 29 октября подняли восстание, чтобы открыть путь Краснову в столицу. Московских юнкеров, заливших кровью улицы города, даже не подвергли аресту и в соответствии с соглашением отпустили с миром по месту жительства. Вскоре многие из них объявились на Дону в рядах Добровольческой армии Деникина. Был отпущен на свободу даже один из главных виновников московского кровопролития председатель “Комитета общественной безопасности” эсер В.В.Руднев, а через год, в ноябре 1918 г., он уже в Яссах (Румыния) в составе белогвардейской делегации вместе с П.Н.Милюковым слезно умоляет “союзников” срочно начать военную интервенцию против РОФСР. В ноябре 1917 г. был раскрыт заговор, возглавляемый ярым черносотенцем В.М.Пуришкевичем. Улики налицо: подписанное им письмо Каледину, в котором говорилось: “Мы ждем вас сюда, генерал, и к моменту вашего прихода выступим со всеми наличными силами” (Красный архив, 1928, №1, с. 171). Характер “выступления” он определил так: “Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами” (там же, с. 183). Пуришкевич арестован, но вскоре… амнистирован в связи с праздником 1 Мая (1918 г.). Через год он в тех же Яссах агитирует за военную интервенцию, затем изо всех сил помогает Деникину в походе на Москву.
Командарм 5-й армии генерал В.Г.Болдырев за саботаж перемирия на фронте был осужден ревтрибуналом к заключению, но по той же майской амнистии великодушно помилован – и тут же поспешил в стан восточной контрреволюции. Вошел в состав Уфимской директории, стал главкомом её вооруженных сил. Генерал В.В.Марушевский, начальник генерального штаба, арестованный за саботаж, так сказать, “в крупных размерах”, покаялся и собственноручно написал: “Современной власти считаю нужным подчиняться и исполнять её приказания”. Но, освобожденный из-под ареста, не замедлил перебраться в захваченный интервентами Архангельск и стал ближайшим помощником белогвардейского генерала Миллера. Были освобождены арестованные в Зимнем министры-социалисты Временного правительства Н.А.Гвоздев, А.М.Никитин и С.Л.Маслов, но по достоинству великодушия новой власти не оценили. Вскоре два первых оказались в белогвардейском стане и как руководители кооперации Юга России выступали в качестве, так сказать, нештатных интендантов армии Деникина. К марту 1918 г. были выпущены из-под ареста, опять же под “честное слово”, все активисты саботажнического “Союза союзов служащих государственных учреждений” во главе с его председателем. И подобным примерам – несть числа.
Такова правда, которую нынешние обличители большевиков предпочитают скрывать. До начала иностранной военной интервенции и гражданской войны, то есть до развертывания массированного белого террора, репрессивные меры Советской власти носили ограниченный и весьма либеральный характер, поскольку и натиск контрреволюционных сил на первом этапе был еще сравнительно слабым. Для тех, кто хочет честно разобраться в красном и белом терроре, эта взаимосвязь откроет глаза на многое. Вот некоторые свидетельства на этот счет.
Член ЦК меньшевистской партии Д.Далин, уже находясь в эмиграции, подтверждал: “И отнюдь не сразу они (т.е. большевики – П.Г.) вступили на путь террора. Странно вспоминать, что первые 5-6 месяцев Советской власти продолжала выходить оппозиционная печать, не только социалистическая, но и откровенно буржуазная. Первый случай смертной казни имел место только в мае 1918 г. На собраниях выступали все, кто хотел, почти не рискуя попасть в ЧК. “Советский строй” существовал, но без террора” (выделено мной, – П.Г.). По поводу последовавшего затем усиления репрессивных мер со стороны Советской власти он задавался вопросом: “Почему это произошло?” И отвечал: “Гражданская война дала действительно толчок развитию террора” (Далин Д. После войн и революций. Берлин, 1922, с. 24-25).
Глядел в корень и другой “непредвзятый” свидетель – дипломатический представитель Великобритании в РСФСР Р.Локкарт. Он, один из организаторов заговора “трех послов” (Локкарт – Нуланс – Френсис), позже признавал: “Петербургская жизнь носила в те недели довольно своеобразный характер. Той железной дисциплины, с которой правят ныне большевики (написано в начале 30-х гг. – П.Г.), не было тогда еще и в помине. Террора еще не существовало (это опять же к сведению “демократов” – П.Г.), нельзя было даже сказать, чтобы население боялось большевиков. Газеты большевистских противников еще выходили, и политика Советов подвергалась в них жесточайшим нападкам... В эту раннюю эпоху большевизма опасность для телесной неприкосновенности и жизни исходила не от правящей партии, а от анархистских банд...
Я нарочно упоминаю об этой первоначальной стадии сравнительной большевистской терпимости, потому что их последующая жестокость явилась следствием обостренной гражданской войны. В гражданской же войне немало повинны и союзники (Локкарт явно скромничает, преуменьшая их “заслуги” – П.Г.), вмешательство которых возбудило столько ложных надежд... Нашей политикой мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития” (Локкарт Р. Буря над Россией. Рига, 1933, с.227). И добавлял к сказанному: Алексеев, Деникин, Корнилов, Врангель изо всех сил стремились сбросить большевиков. Но... “для этой цели они, без поддержки из-за границы, были слишком слабы, потому что в их собственной стране они находили опору только в офицерстве, которое было само по себе уже очень ослаблено” (там же, с. 234; выделено мной – П.Г.).
Как видим, ярые противники Советов Д.Далин и Р.Локкарт четко проясняют вопрос о причинах эскалации террора, в то время как “демократы” сегодня всячески его затемняют и при этом клянутся приверженностью правде истории.
А что же кадеты, эсеры, меньшевики? Считая себя носителями демократии, подчинились ли они воле большинства? Ничуть не бывало! Они без передышки приступили к подготовке нового раунда гражданской войны. Но, раз обжегшись, протрезвели, поняли: в одиночку не справиться, нужна иностранная поддержка, хотя понимали, что придется поплатиться национальным суверенитетом и многим другим, быть у хозяев в унизительной роли слуг. (Позже наиболее честные из них горько признаются в этом.) В соответствующих посольствах и консульствах их просьбы с готовностью принимаются, ибо интересы сторон во многом совпадают и прежде всего в главном – свалить власть Советов. Дьявольский альянс быстро обретает зловещий характер. Возникающие подпольно центры консолидации внутренних антисоветских сил: “Правый центр”, отколовшийся от него “Национальный центр”, “Союз возрождения России”, савинковский “Союз защиты родины и свободы” – объединяют разношерстную публику, от монархистов до анархистов, под лозунгом: “Даешь интервенцию!”. Свою деятельность они рассматривают как расчистку пути для последней.
Послушаем еще раз Локкарта: “Хикс (его помощник по разведке – П.Г.) служил посредником между мной и врагами большевиков. Они были представлены в Москве так называемым центром, имевшим левое и правое крыло, а кроме того, лигой спасения России, созданной Савинковым. Между этими двумя организациями происходили постоянно распри... Оба контрреволюционных органа были единодушны лишь в одном отношении – оба желали получить от союзников помощь деньгами и оружием... На протяжении многих недель финансирование их было предоставлено всецело французам. Политические агенты Алексеева и Деникина ставили мне в укор, что я отстраняюсь на задний план... Я принял часть финансирования на себя” (Локкарт Р. Указ. соч., с. 282). Еще больше подобных тайн мог бы поведать французский посол Нуланс. Частично о них рассказал сам Савинков, фактически состоявший у посла человеком для поручений (см. Дело Б.Савинкова. Л., 1924).
Локкарта красноречиво дополнил один из главарей “Союза возрождения России”, эсеровский лидер А.Аргунов. Вышвырнутый Колчаком за границу и чудом спасшийся от расстрела, он, оказавшись в Париже, писал: “С самых первых шагов своей деятельности Союз вошел в правильные и частые сношения с представителями союзных миссий, находившихся в Москве, Петрограде и Вологде, главным образом при посредничестве французского посланника г.Нуланса. Представители союзников были подробно ознакомлены с задачами Союза и его составом и неоднократно выражали свою готовность всячески ему содействовать, вполне разделяя взгляды Союза как на задачи внутренней, так и внешней политики, причем заявления о содействии носили не частный, а официальный характер, так как сопровождались обычно ссылками на то, что образ действий этих представителей встречает одобрение со стороны их центральных правительств” (Аргунов А. Между двумя большевизмами. Париж, 1919, с.6).
Итак, планы различных “центров” и “союзов” одобрены, оружие припасено, заговорщики сорганизованы, первые десанты союзников в Мурманске и Владивостоке высадились. – Теперь пора действовать. В дело пускается 50-тысячный чехословацкий корпус, которому в штабах Антанты уже отведена роль “авангарда интервенционистских войск” в России. Эшелоны корпуса, эвакуировавшиеся по договору с Советским правительством на родину, в конце мая 1918 г., поднимают мятеж и в короткий срок свергают еще неокрепшую Советскую власть от Волги до Владивостока. И на всем их неимоверно длинном пути – расстрелянные, заточенные в тюрьмы, избитые до полусмерти. Французское правительство от имени всех союзников выражает корпусу благодарность (см. Документы внешней политики СССР, т. II, с. 384). Западная “демократия” дала свой первый кровавый урок. А сколько их еще впереди!
Гражданская война заполыхала на огромных пространствах России. Под защитой чехословацких штыков выбирались из потайных укрытий разрозненные и обессиленные противники революции. Одно за другим организуются антисоветские правительства – самарское, уфимское, уральское, сибирское и т.п., вооруженной опорой которых являлись те же чехословаки, на чьих плечах “лежала вся тяжесть борьбы, ибо они составляли к тому времени не менее 80% вооруженных сил, борющихся на фронте” (Аргунов А. Указ. соч., с.11).
Вскоре “союзники” приходят к выводу, что все эти “учредилки” и “директории”, предводительствуемые эсерами и меньшевиками, лишь путаются под ногами, мешая осуществлению целей интервенции. Нужна военная диктатура. И вот уже при прямом участии английского батальона под командованием подполковника Д.Уорда 18 ноября 1918 г. в Омске, в кресло “верховного правителя” России усаживают адмирала А.В.Колчака. “Социалистам”, верой и правдой служившим союзникам, учинили такой разгром, что лишь немногие унесли ноги из Сибири. Большинство же попало в колчаковскую мясорубку, из которой мало кто выбрался живым. На Севере под прикрытием войск интервентов тоже следует переворот по типу омского, и выброшенных за ненадобностью “социалистов” заменяет Колчак местного масштаба генерал Е.К.Миллер. Подобная же трансформация власти происходит и на других окраинах России. Тем временем с разных сторон высаживаются все новые контингенты войск интервентов – на юге России, на севере, в Закаспии, на Кавказе, Дальнем Востоке. Сегодня обличители большевиков делают вид, что всего этого не было. В течение 1918-1920 гг. “союзники” двинули в Россию интервенционистскую армаду общей численностью более 850 тыс. человек, в том числе 140 тыс. английских, 140 тыс. французских, 175 тыс. японских (по уточненным данным), 14 тыс. американских. Если сюда приплюсовать, по меньшей мере 280 тыс. австро-германских захватчиков, то общая численность интервентов превысит 1 млн. человек (см. Исторический опыт трех российских революций” кн.3, с. 516). Вдумаемся в эту цифру: она заставляет содрогнуться. Даже если подходить к ней с современными мерками.
Что они делали на советской земле под прикрытием лицемерных заверений о “невмешательстве” в русские дела? Послушаем тогдашнего военного министра Великобритании У.Черчилля, ярого сторонника открытой интервенции: “Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет. Но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов Советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению Советского правительства и строили планы его падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом” (Черчилль В. Мировой кризис. М.-Л., 1932. с. 157).
После таких признаний всякий честный человек согласится с Лениным, который подчеркивал: мировой империализм “вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну и виновен в её затягивании...” (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.39, с. 343).
Советская власть полностью сознавала, во что может обернуться гражданская война, усиленно раздуваемая мировым империализмом. Поэтому она делала все возможное, чтобы погасить огонь кровавой распри. С первого своего дня и до конца 1919 г. она 10 раз обращалась к правительствам стран Антанты и США – главным режиссерам и постановщикам кровавой трагедии в России – с призывом остановить кровопролитие. Чем же ответили оттуда, из бастионов западной демократии, за которую так ратовали эсеры и меньшевики? Черчилль со злорадством вспоминал: большевики напрасно бороздили эфир своими радиопосланиями: “ответом им было молчание” (Черчилль В. Указ. соч., с. 44).
Вильсона, Ллойд Джорджа и Клемансо вовсе не беспокоило то, что на земле Советской России льется кровь, они думали совсем о другом. Но продолжавшаяся драма очень тревожила Советское правительство, возглавляемое Лениным, и оно в поисках компромисса во имя прекращения кровопролития сделало до конца гражданской войны еще около 50 мирных предложений. И, увы, с тем же результатом. Так в чем же вина большевиков, на которых сегодня возлагают ответственность за войну в той же мере, что и на их противников? Может, в том, что они не сложили оружие? И не сдали завоеваний Октября, заплатив за это жизнью 200 тысяч своих достойнейших членов?
Еще несколько беглых штрихов к тому, что делали в советском тылу “социалисты”. Не забудем: с середины 1918 г. Советская республика – в буквальном смысле осажденная врагами крепость. Черчилль с ликованием отмечал: 5/6 территории красных уже отвоевано, осталось поднажать – и красным “крышка”. И “пятая колонна” “нажимает” с тыла. VIII-й совет партии правых эсеров (май 1918) берет курс на подготовку вооруженных восстаний, на срыв мира с Германией и приглашение войск Антанты. Савинков, по словам всезнающего Р.Локкарта, “понукаемый обещаниями французов, уже занял Ярославль, город на пути из Москвы в Архангельск”, а его люди, кооперируясь с агентурой “Союза возрождения России”, поднимают мятежи в Минске, Муроме, Ижевске, Воткинске и ряде других городов на путях, которыми “союзники” готовятся прошествовать к советской столице. Белый террор свирепствует вовсю: расстрелы, набитые арестованными тюрьмы, “баржи смерти”. Локкарта, как и других “союзных” режиссеров этой трагедии, уже мучает головная боль: “Что станут делать союзники в завоеванной Москве, как сможет удержаться в России буржуазное правительство без нашей постоянной поддержки?” (Локкарт Р. Указ. соч., с. 304).
Террор коллективный (в виде заговоров и мятежей) дополняется индивидуальным. Боевая группа при ЦК правых эсеров повела настоящую охоту на большевистских руководителей. Убит В.Володарский, за ним М.С.Урицкий. И вот уже выстрел в Ленина. Как это делалось, можно прочесть в книге руководителя этих акций эсеровского боевика Г.Семенова (Васильева) “Военная и боевая работа партии эсеров за 1917-1918 гг.” (Берлин, 1922). Свидетельство – из первых рук. Меньшевики же, согласно “разделению труда”, ведут по большевикам огонь со страниц газет и с трибун митингов и собраний, подбивая рабочих на забастовки и обвиняя большевиков в голоде и разрухе. Как будто и то и другое не создавалось еще вчера Временным правительством с участием их министров. Больше всех неистовствует, пожалуй, Ю.Мартов. В момент, когда и в советскому тылу, и на фронте, и за линией фронта уже вовсю свирепствовал белый террор, он выпускает брошюру “Долой смертную казнь!” (М., 1918), которая вполне может служить учебником политического лицемерия. Заметьте: в такой момент – и ни слова о белом терроре, точь-в-точь как у сегодняшних обличителей большевиков. Мартов “запамятовал”, что именно партия меньшевиков приложила руку к введению смертной казни на фронте в июле 1917 г. (которая была отменена первым же постановлением Советской власти). Тогда он почему-то не кричал “долой!”. Наоборот, он клеймил тысячи солдат, отказавшихся идти в наступление, как “худших и несомненных преступников”, “шпионов иностранных правительств”. И это – об измученных до предела окопниках, которых в одной лишь 5-й армии Северного фронта было арестовано почти 13 тысяч (см. Источниковедение истории советского общества. М., 1954, с. 157). Теперь же, в 1918 этот “социал-демократ самой чистой пробы” хочет спровоцировать рабочих против большевиков и призвать: “Отнимите у них власть, которую вы сами им дали” (Мартов Л. Указ. соч., с. 9).
Перед разгулом белого террора во всех его зловещих ликах Советская власть, как и любая другая, законно избранная народом, не могла оставаться в бездействии. И она вынуждена была ответить объявлением “красного террора”. Это было её законное право. “Английские буржуа забыли свой 1649, французы свой 1793 год, – писал тогда Ленин. – Террор был справедлив и законен, когда он применялся буржуазией в её пользу против феодалов. Террор стал чудовищен и преступен, когда его дерзнули применять рабочие и беднейшие крестьяне против буржуазии” (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.37,с.59).
В самом деле, и английские, и французские буржуазные революционеры не остановились перед применением террора против феодальной реакции и даже перед казнью своих монархов: Карла I – в Англии, Людовика XIV – во Франции. У нас же “демократическая” печать день и ночь проклинает “красный террор”, и только его, и льет слезы о русском монархе, прозванном в народе “Кровавым”.
Теперь самое время взглянуть в лицо белому террору, от которого лукаво отворачивались ревнители гласности и правды из “Огонька”, “Московских новостей”, “Литературной газеты” и пр. Нет, мы не последуем сомнительному примеру Д.А.Волкогонова и Ю.Феофанова, призвавших в “обвинители” красных... генерала Деникина и полукадета Мельгунова. Пусть о деяниях белых свидетельствуют сами же белые. Этих свидетельств – немалое количество. Откроем лишь некоторые из них.
Когда адмирал Колчак утверждался на троне, его опричники устроили не только большевикам, но и эсеро-меньшевистским деятелям директории такую кровавую баню, о которой уцелевшие в ней долгие годы вспоминали с содроганием. Один из них – член ЦК партии правых эсеров Д.Ф.Раков сумел переправить из тюрьмы за границу письмо, которое эсеровский центр в Париже опубликовал в 1920 г. в виде брошюры под названием “В застенках Колчака. Голос из Сибири”.
Что же поведал мировой общественности этот голос? “Омск, – свидетельствовал Раков, – просто замер от ужаса. В то время, когда жены убитых товарищей день и ночь разыскивали в сибирских снегах их трупы, я продолжал мучительное свое сидение, не ведая, какой ужас творится за стенами гауптвахты. Убитых... было бесконечное множество, во всяком случае, не меньше 2500 человек.
Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши. Пострадали главным образом солдаты местного гарнизона и рабочие...” (с.16-17).
А вот сцены колчаковских расправ, набросанные, так сказать, с натуры: “Само убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно о ней говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину (эсеру – П.Г.) нанесли 13 ран, из которых лишь 2 огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые, получились глубокие раны на плечах и под мышками. Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей” (с.20-21).
Далее следует рассказ об одном из бесчисленных колчаковских застенков. “Тюрьма рассчитана на 250 человек, а в мое время там сидело больше тысячи... Главное население тюрьмы – большевистские комиссары всех родов и видов, красногвардейцы, солдаты, офицеры – все за прифронтовым военно-полевым судом, все люди, ждущие смертных приговоров. Атмосфера напряжена до крайности. Очень удручающее впечатление производили солдаты, арестованные за участие в большевистском восстании 22 декабря. Все это молодые сибирские крестьянские парни, никакого отношения ни к большевикам, ни к большевизму не имеющие. Тюремная обстановка, близость неминуемой смерти сделали из них ходячих мертвецов с темными землистыми лицами. Вся эта масса все-таки ждет спасения от новых большевистских восстаний” (с.29-30).
Не только тюрьмы, но и вся Сибирь полнилась ужасами расправ. Против партизан Енисейской губернии Колчак направил генерала-карателя Розанова. “Началось нечто неописуемое, – сообщает Раков. – Розанов объявил, что за каждого убитого солдата его отряда будут неуклонно расстреливаться десять человек из сидевших в тюрьме большевиков, которые все были объявлены заложниками. Несмотря на протесты союзников, было расстреляно 49 заложников в одной только Красноярской тюрьме. Наряду с большевиками расстреливались и эсеры... Усмирение Розанов повел “японским” способом. Захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, население или выпарывалось поголовно или расстреливалось: не щадили ни стариков, ни женщин. Наиболее подозрительные по большевизму селения просто сжигались. Естественно, что при приближении розановских отрядов, по крайней мере, мужское население разбегалось по тайге, невольно пополняя собой отряды повстанцев” (с.41).
Такие же сцены Дантова ада происходили по всей Сибири и Дальнему Востоку, где полыхал огонь партизанской войны в ответ на террор колчаковцев.
Но, может быть, эсеровский свидетель Раков, испытавший все “прелести” колчаковщины, был слишком эмоционален и наговорил лишнего? Нет, не наговорил. Перелистаем дневник барона А.Будберга – как-никак военный министр Колчака. О чем же поведал барон, писавший не для печати, а так сказать, исповедуясь перед самим собой? Колчаковский режим предстает со страниц дневника без грима. Наблюдая эту самую власть, барон негодует: “Даже разумный и беспристрастный правый... брезгливо отшатнется от какого-либо здесь сотрудничества, ибо ничто не может заставить сочувствовать этой грязи; тут и изменить даже ничего нельзя, ибо против искренней идеи порядка и закона поднимаются чудовищно разрастающиеся здесь подлость, трусость, честолюбие, корыстолюбие и прочие прелести” (см. Архив русской революции. Берлин, т.XIII, с.221). И еще: “Старый режим распускается самым махровым цветом в самых гнусных своих проявлениях...” (Там же, с.221). Прав был Ленин, когда писал, что Колчаки и Деникины несут на своих штыках власть, которая “хуже царской”.
Всех тех, кто специализируется на изобличении советских “чрезвычаек”, барон Будберг приглашает заглянуть в колчаковскую контрразведку. “Здесь контрразведка – это огромнейшее учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки, ничтожное по производительной работе, но насквозь пропитанное худшими традициями прежних охранников, сыщиков и жандармов. Все это прикрывается самыми высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол” (там же, т.XIV, с.301). Читатели, вероятно, не забыли, что это свидетельствует военный министр Колчака и что речь идет об острейшем оружии белого террора.
Откровенно рассказал барон и о том, что уральские и сибирские крестьяне, загоняемые в колчаковское воинство под страхом смерти и расправ, не хотят служить этому режиму. Они хотят восстановления той власти, которая дала им землю и многое сверх того. Именно этим объяснялись те десятки подлинно геройских восстаний в тылу Колчака и не менее геройские действия партизанских армий от Урала до Тихого океана общей численностью до 200 тысяч человек плюс миллионов их поддерживающих? Нет, не считали эти сотни тысяч и миллионы, шедшие на смерть и пытки, свою войну против террористического режима бессмысленной. А вот бывший начальник Института военной истории считает. Странно получается, не правда ли?
Теперь о том, что досталось на долю многострадального народа, оказавшегося в “Колчакии”. В дневнике Будберга читаем: “Калмыковские спасители (речь идет об отрядах уссурийского казачьего атамана Калмыкова. – П.Г.) показывают Никольску и Хабаровску, что такое новый режим; всюду идут аресты, расстрелы плюс, конечно, обильное аннексирование денежных эквивалентов в обширные карманы спасителей. Союзникам и японцам все это известно, но мер никаких не принимается. Про подвиги калмыковцев рассказывают такие чудовищные вещи, что не хочется верить” (т.XIII, с.258). Например: “Приехавшие из отрядов дегенераты похваляются, что во время карательных экспедиций они отдавали большевиков на расправу китайцам, предварительно перерезав пленным сухожилия под коленями (“чтобы не убежали”); хвастаются также, что закапывали большевиков живыми, с устилом дна ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых (“чтобы мягче было лежать”)” (с.250).
Так поступал атаман Калмыков – “младший брат” забайкальского атамана Семенова. А чем занимался “старший брат”? Вот откровенное признание командующего американскими войсками в Сибири генерала В.Гревса: “Действия этих (семеновских. – П.Г.) казаков и других колчаковских начальников, совершавшиеся под покровительством иностранных войск, являлись богатейшей почвой, какую только можно было подготовить для большевизма, жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа через 50 лет после их свершения” (Гревс В. Американская авантюра в Сибири. М., 1932, с. 238).
А вот еще одно признание – политических руководителей чехословацкого корпуса Б.Павлу и В.Гирсы, сделанное ими в официальном меморандуме союзникам (ноябрь 1919 г.). Желая умыть руки после всех кровавых деяний и поскорее выбраться из Сибири ввиду полного краха колчаковщины, они заявляли: “Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом народов всего мира ложится на нас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию”. Да, почему? Оказывается, вследствие “нейтралитета и невмешательства во внутренние русские дела” (см. Колчаковщина. Из белых мемуаров, Л., 1930, с. 134). Подобному лицемерию мог бы позавидовать Макиавелли. Породить колчаковщину, держать её своей силой на фронте, а позже охранять её в тылу от восстающего населения – и это именуется “невмешательством” в русские дела?
Неизмеримо честнее оказались те рядовые легионеры, которые летом 1919 г. были арестованы за отказ быть палачами сибирских рабочих и крестьян. “За кровь, которая течет ныне на необозримых полях братоубийственной войны в России, – заявляли они, – чехословаки несут наибольшую ответственность; за эту кровь должна отвечать чехословацкая армия в Сибири, которая с ужасом отворачивается от дел рук своих” (Цит. по: Клеванский А.Х. Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус. М., 1965, с. 324).
А вот “дела рук” интервентов и белогвардейцев в цифровом выражении по одной лишь Екатеринбургской губернии (согласно официальному сообщению): “Колчаковскими властями расстреляно минимум 25 тысяч. В одних кизеловских копях расстреляно и заживо погребено не менее 8 тысяч; в Тагильском и Надеждинском районах расстрелянных и замученных около 10 тысяч; в Екатеринбургском и других уездах не менее 8 тысяч. Перепорото около 10% двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин и детей” (см. Колчаковщина. Сборник, Екатеринбург, 1927, с.150). Если учесть, что в “Колчакию” входило еще 11 губерний и областей, то трудно даже вообразить масштабы кровавой оргии, разыгравшейся на востоке страны.
Таков портрет колчаковщины, нарисованный её творцами или свидетелями. А ведь такие “порядки” Колчак и те, кто его направлял, хотели утвердить по всей России. Уже наготове стоял в Омске белый конь, на котором “верховный правитель” планировал въехать под колокольный звон в Москву.
Был и другой претендент на престол. И тоже сидел наготове на белом коне, но уже под Тулой. Это – генерал Деникин. И порядки, которые он нес с собой, как две капли воды были похожи на колчаковские. Желающих убедиться в этом отсылаем к свидетельским показаниям сподвижников Деникина или тех, кто был очевидцем кровавых дел его войск. Это – ярый монархист Н.Н.Львов (“Белое движение”. Белград, 1924); видный деникинский военный корреспондент Г.Н.Раковский (“В стане белых”. Константинополь, 1920; “Конец белых”. Прага, 1921); генерал П.Н.Врангель (Воспоминания в журнале “Белое дело”, Берлин, т.6); двухтомный документальный труд “Погромы Добровольческой армии на Украине в 1919-1920 гг.” (Берлин, 1932); наконец... сам А.И.Деникин с его пятитомником “Очерки русской смуты”. О последнем следует сказать особо. Начисто проиграв войну против большевиков, обиженный черной неблагодарностью союзников, крайне огорченный и разочарованный, генерал в эмиграции подвел итоги своим деяниям.
В книге достаточно мест, где генерал не брал греха на душу и говорил правду. Например, глава из 4-го тома под названием “Моральный облик армии, черные страницы” и ряд других. Из них явствует много такого, что будет весьма полезно знать всем, кто сегодня ищет правду.
Вот, к примеру, сюжет, который генерал будто специально адресует тем, кто сегодня срывается с голоса, доказывая, что ЧК – это якобы дьявольское изобретение большевиков. Послушаем: “За войсками следом шла контрразведка. Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское и терское правительства, наконец, даже... отделы пропаганды. Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью.
...Должен сказать, что эти органы, покрыв густой сетью территорию Юга, были иногда(?) очагами провокаций и организованного грабежа. Особенно прославились в этом отношении контрразведка Киева, Харькова, Одессы, Ростова (донская)” (цитируется по тексту XI главы 4-го тома). Да, трудящиеся названных и многих других городов запомнили “работу” этих органов навсегда. Свой пятитомник Деникин завершает таким признанием: “шел пир во время чумы, возбуждая злобу и отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой” (т.5, с.275).
Что ж, сказано честно о том режиме, который вызывал в народе “злобу и отвращение”, но который белогвардейцы и интервенты хотели утвердить повсеместно. Перед лицом этой жестокой правды предстают как фарисейство попытки замолчать белый террор, увильнуть от ответа на вопрос, кто же развязал в стране гражданскую войну и несет ответственность как за белый, так и за красный террор; скрыть от общественности, что “красный террор” был мерой ответной, направленной против тех, кто сознательно расчищал путь к установлению военной диктатуры Колчака и Деникина, а имевшие место в той ожесточенной схватке отдельные ошибки и злоупотребления выдать за правило и суть “красного террора”. У обличителей нет ответа на главный вопрос: почему народ, якобы задавленный репрессиями большевистского режима, в своей массе пошел не за белогвардейцами, а за “террористами”-большевиками и тем решил исход гражданской войны? Правда о ленинском периоде советской истории не укладывается в стратегию экстремистских сил – оклеветать Ленина и ленинизм и похоронить социалистический выбор нашего народа. Об этом должны знать все, кто не желает быть жестоко обманутым. Когда начался белый террор.
Сентябрь - Октябрь 1917 г.
Солдаты встали уже на явно враждебную позицию по отношению к офицерам. Всякие приказания выполнялись явно неохотно.
У меня отношение с солдатами все ухудшалось и ухудшалось. Меня обвинили в наложении позорного пятна на бригаду моими действиями в карательном отряде.
В середине сентября я уехал в отпуск и вернулся только через месяц.
Старых солдат я уже не застал. Уехав в отпуск, они обратно в батарею не возвращались.
Молодые солдаты были из различных частей.
Меня вызвали солдаты на позицию.
Я пошел вместе с прапорщиком…
Из задних рядов, кто-то крикнул: старый режим, монархист…
Обвинялся я в монархизме и расстреле 46 пехотной дивизии.
Я крикнул молчать…
...кольцо вокруг меня сжималось все теснее и теснее, и я оказался окруженным... Со всех сторон ... разъяренными лицами. Я уже решил, что настала моя последняя минута, но чьи-то дружеские руки извлекли меня из толпы.
Около землянке шла ожесточенная ругань между моими спасителями и агрессивно настроенными солдатами....
Офицеры решили, что в связи с тем, что я командовал батареей расстрелявший восставшую дивизию, что мне невозможно сейчас, не то, что командовать батареей, но и вообще оставаться в бригаде.
В часть я больше не вернулся, так как меня снабдили медицинским свидетельством о болезни. После трехдневного путешествия я прибыл в Киев, там узнал, что уже четвертый день в Москве идут бои между большевиками и белыми.
Вернемся на три месяца назад...
Июль 1917 г.
По военным частям прокатила волна митинговых страстей. Приказы стали выполняться после ожесточенных дебатов, несвоевременно или не выполнятся.
…если не случится какого-нибудь переворота, который сметет революционных болтунов и демагогов, то война (с немцами) будет бесповоротно поиграна.
Неизвестно сколько бы ещё нянчился с бунтовщиками Керенский, но к счастью, главнокомандующим был назначен Корнилов, который сразу отдал приказ о введение смертной казни в прифронтовой полосе.
Из приказа Корнилова
(9 июля 1917 года)
«Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения Родины, свободы и революции от гибели, причиной которой являются подлое поведение предателей, изменников и трусов. Я отдал приказ расстреливать негодяев без суда…».
15 июня был получен приказ выслать батарею в район расположения мятежной 46 пехотной дивизии.
Корнилов приказал расстрелять из орудий взбунтовавшеюся дивизию.
Согласно приказа: необходимо было дивизию, которая была расположена в лесу, окружить пушками гаубичных батарей, и вести огонь из всех видов оружия пока мятежники не выйдут оттуда без оружия.
Когда мы прибыли к роще, то не было никакой охраны, мятежник не боялись возможного наказания. На лугу мирно паслись лошади мятежного полка. Было 5 часов 20 минут -мятежники спали.
Я начал обстреливать всю рощу...
Я усилил огонь...
Между деревьями мелькали мишени для стрельбы...
Я услышал, как открыла огонь по роще батарея полковника...
По мятежником только наша батарея выпустила 84 снаряда.
Орудия стреляли гранатами и шрапнелью.
О числе убитых называют противоречивые цифры…
Изложено в соответствии:
Эрнест Гиацинтов. «Верность присяге (1917г).
Биографический очерк вошел в «Записки белого офицера"
Публикация осуществлена на основе обработки магнитофонной записи Э.Н. Гиацинтова начала 70 годов двадцатого века, оригинал находится в личном архиве Кирилла Гиацинтова. (г. Маунтэнсайд. Нью-Джерси. США.)
Эпилог.
Так началась взаимная ненависть между офицерами - дворянами и солдатами.
Безусловно, этот эпизод, с расстрелом мятежного полка, большевики использовали для пропаганды ненависти к царским офицерам.
Расстрел 46 пехотной дивизии – это не начало взаимного отчуждения и ненависти, а закономерное звено последовательных событий, которые привели государство к катастрофе. Истоки катастрофы следует искать в антинародных действиях царской фамилии и дворян - офицеров, помещиков, фабрикантов…для которых солдаты, крестьяне, рабочие были расходным материалом - рабами, с их желанием, с их интересами никто не считался.
Зверства белогвардейцев на форту Красная Горка
Кратковременное хозяйничанье на форту Красная Горка неклюдовских бандитов — наемников иностранных генеральных штабов — полностью показало их звериный облик, их лютую ненависть к трудящимся социалистической родины. Много фактов свидетельствовало о пытках, которые применялись неклюдовскими палачами к арестованным коммунистам. Прежде чем расстрелять, каждого коммуниста пытали, издевались над ним. Трупы расстрелянных товарищей были настолько обезображены (выколоты глаза, отрезаны уши, исколоты и изрублены лица и тело и т, д.), что их нельзя было распознать. Подвергавшиеся пыткам и жестокой казни коммунисты и беспартийные товарищи умирали как подлинные герои — преданные сыны своей социалистической родины. 13 июня 1919 г. по распоряжению Неклюдова было расстреляно 12 комиссаров и ответственных работников, в том числе т. Мартынов, председатель Кронштадтского Совета.
Тов. Мартынов, приведенный на место казни вместе со своими товарищами, поставленный под дуло ружей, запел «Интернационал».
В предсмертной агонии он крикнул: «Да здравствует коммунизм!»
Его товарищи умерли так же геройски.
Тов. Мартынов — потомственный почетный рабочий Кронштадтского морского завода, прошел суровую школу царского флота. Он — участник революционного движения в 1905 г. Отбыл пятимесячное заключение в военно-морской тюрьме. С октября 1917 г. т. Мартынов — член Кронштадтского Совета и с шестого созыва Совета он являлся бессменным председателем его до своей героической смерти. Славное имя героя Мартынова присвоено Кронштадтскому морскому заводу и кораблю Военно-Морского флота СССР. Тов. Мартынов приехал в район Красной Горки с коммунистическим отрядом, чтобы распропагандировать обманутых бойцов 1-го Кронштадтского стрелкового полка и не допустить их позорного перехода на сторону белых. Белые бандиты зверски расправились с Мартыновым и его товарищами.
Один из арестованных рассказывал, что он с двадцатью одним, товарищем были приведены с Красной Горки в село Коваши:
«Здесь мы были помещены в риге, где нас разули и раздели. Затем нас повели в деревню.
Начали по одному выводить и строить в шеренгу по дороге, причем я был выведен третьим. Против каждого выведенного ставился стрелок.
После окончания построения начальник из финнов, командовавший этим подлым убийством, отъехал на правый фланг и скомандовал: «пли!» Раздался залп. Я почувствовал удар по руке и бросился бежать. Летел как ветер. Слышу — сзади раздаются [54] выстрелы и пули жужжат вокруг меня. Бешеная погоня за мной продолжалась около часу... Очнулся я около Лубенского озера, не веря своим глазам, что я жив.
Было очень холодно, ведь я был в одной рубашке и в кальсонах»{35}.
Другой арестованный тогда моряк в своих воспоминаниях писал, что «в 6 часов утра пришел караульный начальник и крикнул: «Выходи! Весь форт будет взорван». Все знали, что под нашим казематом погреб 12-дюймовых снарядов. Бросились к дверям. Я остался стоять на подоконнике. Высунул голову и увидел, что трое конвойных выводили коммунаров.
Обстрел продолжался. Около каземата разорвался снаряд. Я заметил суматоху и вылез из окна. Упал около стенки на мешки с песком, приподнялся и, ничего не чувствуя, полез вверх направо по дерну. Выбравшись, я ползком прополз по траверзу башни и стал спускаться вниз к проволочным заграждениям. Оглянувшись, я увидел, что за мной ползет несколько человек. Вдруг я услышал треск пулемета... Наконец, за проводочными заграждениями. Впереди болото и лес. Я бросился бежать и, пробежав с полчаса, остановился. Сзади меня никого не было... Тело болит. Руки в крови. Вместо брюк и гимнастерки висят клочья. Страшная жажда, но восторга не описать — я на свободе»{36}.
С Красной Горки бежало около 50 арестованных коммунистов, большинство же было зверски расстреляно белыми, в том числе 14 славных чекистов, красная медицинская сестра Таскаева и другие.
Один из моряков, удачно бежавший из-под расстрела бандитов-неклюдовцев, рассказывал:
«Следовать по сухопутью было нельзя. Пришлось взять первую попавшуюся на берегу шлюпку и держать курс на Кронштадт... 15-го на море вечером поднялся большой шторм. Тогда я решил отплыть на середину залива и привязаться к вехе, чтобы не попасть на другую сторону к белым (к форту Ино). Я был без сознания, когда проходившее мимо в дозор наше сторожевое судна приняло меня на борт»{37}.
Изменник Неклюдов и его сообщники рассчитывали на помощь английского флота. Они ожидали прибытия к Красной Горке 23 английских кораблей. Вместо кораблей адмирал английской эскадры прислал 16 июня 1919 г. в 18 ч. 55 м. радиограмму следующего содержания: «Всем. Настоящим сообщаю, что жизни команд всех выходящих из Кронштадта судов, которые добровольно сдадутся моим силам, будут гарантированы. Все переходящие суда должны выкинуть белый флаг. Орудия должны быть направлены к носу и корме и закреплены по-походному. [55] Скорость 10 узлов. Адмирал, командующий морскими силами»{38}.
Личный состав Балтики, в ответ на адмиральскую радиограмму, на всех судах флота вынес резолюцию, в которой моряки клялись уничтожить всех интервентов и белогвардейцев.
ПЫТКИ
В воспоминаниях сообщается о фактах применения в Белой армии пыток:[6]
К нам иногда заходил член военно-полевого суда, офицер-петербуржец… Этот даже с известной гордостью повествовал о своих подвигах: когда выносили у него в суде смертный приговор, потирал от удовольствия свои выхоленные руки. Раз, когда приговорил к петле женщину, он прибежал ко мне, пьяный от радости.
- Наследство получили?
- Какое там! Первую. Вы понимаете, первую сегодня!.. Ночью вешать в тюрьме будут…
Помню его рассказ об интеллегенте-зеленом. Среди них попадались доктора, учителя, инженеры…
- Застукали его на слове "товарищ". Это он, милашка, мне говорит, когда пришли к нему с обыском. Товарищ, говорит, вам что тут надо? Добились, что он - организатор ихних шаек. Самый опасный тип. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его слегка пожарить на вольном духу, как выражался когда-то мой повар. Сначала молчал: только скулы ворочаются; ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале... Удивительный аппарат этот самый мангал! Распорядились с ним после этого по историческому образцу, по системе английских кавалеров. Посреди станицы врыли столб; привязали его повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и - кругообразное вращение! Долго пришлось крутить. Сначала он не понимал, что с ним делают; но скоро догадался и вырваться пробовал. Не тут-то было. А толпа, - я приказал всю станицу согнать, для назидания, - смотрит и не понимает, то же самое. Однако и эти раскусили было - в бега, их в нагайки, остановили. Под конец солдаты отказались крутить; господа офицеры взялись. И вдруг слышим: кряк! - черепная коробка хряснула, и повис он, как тряпка. Зрелище поучительное[25]
Само убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно о ней говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину нанесли 13 ран, из которых лишь 2 огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые, получились глубокие раны на плечах и под мышками. Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей.
[26]
Министр правительства Колчака барон Будберг в своём дневнике писал:
Приехавшие из отрядов дегенераты похваляются, что во время карательных экспедиций они отдавали большевиков на расправу китайцам, предварительно перерезав пленным сухожилия под коленями (“чтобы не убежали”); хвастаются также, что закапывали большевиков живыми, с устилом дна ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых (“чтобы мягче было лежать”).
[27]
На Урале и в Сибири шли массовые аресты. В конце 1918 г. в сибирских концлагерях находилось 914 тысяч заключенных, 75 тысяч - в тюрьмах. Были еще тюрьмы и концлагерия других белых правительств. Для сравнения: в Советской России в это время было чуть более 42 тысяч заключенных, из них 2 тысячи - в концлагерях.
Колчаковцы начали грабеж сибирских крестьян, сопротивление жестоко подавляли. Как вели себя белые каратели? «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню, -повествовал штаб-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля Фролов, - ...деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить «петуха». Далее ротмистр сообщал о расстреле двух-трех десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села... Колчаковцы своими зверствами так настроили против себя сибирское крестьянство, что здесь возникло мощное партизанское движение. 150 тысяч партизан помогли Красной Армии изгнать колчаковцев и интервентов из Сибири. Так же жестоко вели себя другие белогвардейские правительства. Террор против сторонников красных и Советов применяли интервенты, кулаки, зеленые, националисты.
Вот неплохая иллюстрация политики японских оккупантов по отношению к населению оккупированных территорий. Коллективная ответственность и массовые убийства без суда и следствия были просто нормальным ходом боевых действий для японской армии.
II. Отношение японцев к русскому населению в Амурской области
При рассмотрении этого вопроса получается весьма мрачная картина - населению приходится переносить много неприятностей и даже насилий со стороны японцев, созданных условиями текущего момента борьбы с большевиками.
Даже офицерство не гарантировано от оскорблений со стороны японских войск. На моих глазах на ст. Благовещенск комендант станции, уже пожилой подполковник, раненный в ногу на войне, был бесцеремонно толкаем японскими солдатами, которые чуть его не били, чтобы остановить при проходе его на вокзал. А между тем комендант имел белую повязку с надписью на яп[онском] языке, указывающую на его должность. Вообще японцы с русскими офицерами мало церемонятся, так же как и со всем населением. При проезде в г. Алексеевск из Благовещенска 3-4 японских штабных офицера занимали громадный вагон международного о[бщест]ва. Но тут же рядом более 20 русских офицеров Амурского пех[отного] полка должны были мучаться и не спать, скученные в одной теплушке. Военная форма не спасает от оскорблений и даже иногда побоев. Так, какого-то военного чиновника нещадно избили японские солдаты в поезде за то, что он осмелился им возражать.
Японцы с пассажирами, приехавшими на ст. Благовещенск, обращались как со скотом, грубо загоняя их на вокзал, то обратно в вагоны.
Крестьяне страшно страдают при теперешнем положении в области. С одной стороны, большевики делают у них реквизиции и поборы, когда же приходят японцы, то тоже сжигают деревни и имущество крестьян, при этом страдают даже женщины и дети.
В отношении японцев приходится держаться чрезвычайно осторожно: малейшая шутка или неосторожное слово грозят серьезными последствиями. Примеров тому масса. В одной из теплушек ехала компания русских, человека четыре, и громко обсуждала грубое поведение японцев, с ними случайно находилась одна японка, [про] которую считали, что она не знает русского языка; на следующей станции эти четыре человека были расстреляны по доносу японки. В отношении женщин они так же грубы как с мужчинами, употребляя ругань, а также приставая к ним с похабными словами. Шутки японцев весьма мрачного характера: например, в нашем вагоне ехал один зауряд-прапорщик, который начал примерно прицеливаться, все женщины моментально убежали из вагона. Подобные шутки иногда кончаются весьма печально, но все проходит безнаказанно. В отношении расстрелов японцы тоже не церемонятся. В Благовещенске около станции был расстрелян один русский военнопленный, затем - бывший милиционер за то, что вышли ночью с вокзала (японцы не позволяют пассажирам уходить с вокзала ранее шести час[ов] утра).
Японская жандармерия и охранные войска, благодаря незнанию русского языка, часто руководствуются только внешними признаками при определении лиц, причастных к большевизму. Так, один японский фельдфебель на ст. Завитая был очень ценим своим начальством за способность только по одному выражению лица находить большевиков. Ему было достаточно пройти два раза по поезду или перрону станции, чтобы определить большевиков и арестовать их. Подобных случаев было повсюду немало.
Таково отношение японцев здесь, в Амурской области, где они уже представляются населению в роли завоевателей, и даже наши офицерские и казачьи отряды не смеют иметь свой национальный флаг, а всегда носят японские значки и подчиняются японскому командованию, что должно быть очень обидно для нашего национального самолюбия. Фактически вся власть, как военная, так и гражданская, находится в руках японцев. [1]
Не стоит оставлять в стороне и вопрос о карательных действиях собственно белых карательных отрядов, которым ничего приписано в принципе не было, кроме того, что было в реальности:
Отношение казаков к населению во время карательных экспедиций ужасно. Так, говорят казаки: "Если деревня, в которую мы приходим, встречает нас хлебом-солью, то мы все же для острастки всыпаем небольшую порцию шомполов (вместо розог казаки употребляют ружейный шомпол) крестьянам по нашему выбору. Если же деревня встречает казаков без знаков внешнего почтения, то порка производится почти чуть ли не поголовно".
Кроме казаков в Благовещенске существует так называемый Амурский пехотный полк, который под давлением японского командования превращен после ухода полковника Шемелина [3] (Семеновский отряд), просто в батальон (вероятно, японцы не доверяли атаману Гамову).
Офицерский состав этого полка невозможен - вечное пьянство, кутежи, драки, стрельба. Городское население возбуждено против офицеров, которые даже дошли в своем поведении до того, что выпороли старшин общественного собрания. Начальник гарнизона г. Благовещенска слезно молит о замене и присылке кадровых офицеров для занятия ответственных должностей в этом полку. Офицерский вопрос здесь, действительно, требует самого серьезного отношения к себе.
В заключение нельзя не упомянуть о роли семеновских карательных отрядов, посылаемых из Читы в Амурскую область. Газета "Амурская жизнь" № 63 от 28 марта говорит: "Вместо живого слова в деревне начали применяться карательные отряды (начало положил полк[овник] Шемелин), которые начали выпускать живую кровь из первопопавшихся…" Кроме безобразных расстрелов и порок начались безобразия и насилия над женщинами и девушками, которые ни в чем не повинны. А уже этого достаточно, чтобы возмутилось все население. Это я говорю про чистые факты.
При мне на станции Бочкарево находился казачий отряд из Читы смешанного состава (офицеры и солдаты), человек около 20, который должен был проследовать в Благовещенск. Офицеры этого отряда заранее хвастались, что они займут все выгодные штабные вакансии в Благовещенске, сместив местных офицеров. Все офицеры указанного отряда уже побывали в Благовещенске вместе с полк[овником] Шемелиным и теперь снова туда возвращались, все повышенные на один чин атаманом Семеновым за заслуги, которые они проявили в Амурской области, участвуя в карательных экспедициях. После отражения большевиков на Бочкарево этот отряд отправился в соседнюю деревню, находящуюся в пяти верстах, и казаки начали там производить расстрелы и порки, попутно ограбивши несколько домов и изнасиловавши женщин (по указанному делу ведет расследование комендант ст. Бочкарево). Тот же самый отряд, попавши затем в Благовещенск, устроил в первую же ночь крупный дебош. Японцы хотели арестовать их, но они воспротивились, после чего даже японское командование хотело их расстрелять, но русские власти их спасли, выслав обратно всех в 24 часа из Благовещенска. За время короткого пути до г. Алексеевска они успели кое-кого тоже ограбить (все указанное сообщил комендант ст. Бочкарево).
Видим, что "белые каратели" на Дальнем Востоке тоже вполне участвовали в коллективном истреблении населения и изнасилованиях. Заметим, что самого белого офицера каратели, что японские, что атамановские, совершенно не радуют. Более того, он пишет вполне ясно:
Так, большевизм здесь внешне успокоен, но готов с новой страшной силой затопить область, если бы представилась к тому малейшая возможность. Отдельные вспышки и выступления против японцев как нельзя более характеризуют это настроение. В Благовещенске все предместья и слободки затаили ненависть против теперешнего положения вещей. [1]
Чтобы "все предместья и слободки" затаили ненависть - оккупанты очень хорошо постарались.
Как?
Возникают вопросы: но если общий факт карательного истребления населения и сожжения деревень не оставляет вопросов, то возможно, конкретное изображение этого в "Волочаевских днях" чем-то грешит? Например, крестный ход и сожжение заживо в амбарах? А также то, что это были деревенские жители, склонные к поддержке большевиков? Тут несколько моментов, ни в одном из которых ничего "нереального" нет.
1) Крестный ход. Православие в России было широко распространено, в сельской местности - практически повсеместно. В некоторых деревнях крестный ход проходил раз в неделю. Допустимо ли изобразить нападение карателей в момент крестного хода - обычного для крестьян действия, застав жителей врасплох? Да, вполне, особенно учитывая, что реальное событие, с которого срисован кино-образ - уничтожение деревни Ивановка - было именно внезапным нападением японцев, карательная акция застала население деревни врасплох.
2) Сожжение заживо в амбарах и домах. В известных исторических источниках об этом говорится вполне четко.
3) Население деревни во многом состояло из зажиточных фермеров. Сумма ущерба от уничтоженного, оцененная правительством Дальневосточной Республики, говорит о многом.
В марте 1919 года командующий 12 бригадой японской оккупационной армии в Приамурье генерал-майор Сиро Ямада издал приказ об уничтожении всех тех сел и деревень, жители которых поддерживали связь с партизанами. Во исполнение этого приказа, как подтверждают японские историки, в марте 1919 года были подвергнуты “чистке” следующие села и деревни Приамурской области: Круглое, Разливка, Черновская, Красный яр, Павловка, Андреевка, Васильевка, Ивановка и Рождественская. [ 7 ]
А о том, что творили в этих деревнях и селах в ходе чистки японские оккупанты, можно судить по приведенным ниже сведениям о зверствах японских карателей в селе Ивановке. Село это, как сообщается в японских источниках, было неожиданно для его жителей окружено японскими карателями 22 марта 1919 года. Сначала японская артиллерия обрушила на село шквальный огонь, в результате чего в ряде домов начались пожары. Затем, на улицы, где метались с плачем и криками женщины и дети, ворвались японские солдаты. Сначала каратели выискивали мужчин и там же на улицах расстреливали их или закалывали штыками. А далее оставшиеся живыми были заперты в нескольких амбарах и сараях и сожжены заживо. Как показало проведенное впоследствии расследование, после этой резни было опознано и захоронено в могилах 216 жителей села, но кроме этого большое число обуглившихся в огне пожаров трупов так и осталось неопознанными. Сгорело дотла в общей сложности 130 домов. Ссылаясь на изданную под редакцией Генерального штаба Японии “Историю экспедиции в Сибири в 1917-1922 годах” японский исследователь Тэруюки Хара писал по тому же поводу следующее: “из всех случаев “полной ликвидации деревень” наиболее крупным по своим масштабам и наиболее жестоким стало сожжение деревни Ивановки. В официальной истории об этом сожжении пишется, что это было точное исполнение приказа командира бригады Ямады, звучавшего так: “приказываю предельно последовательно наказать эту деревню”. А о том, как это наказание выглядело в реальной действительности, говорилось в нарочито туманной форме: “Спустя некоторое время пожары возникли во всех концах деревни”. [ 8 ]
Зверские расправы с жителями Ивановки, как и других сел, должны были по замыслу японских интервентов посеять страх среди населения оккупированных ими районов Советской России и таким образом заставить русских людей прекратить всякое сопротивление непрошенным гостям из “Страны восходящего солнца”. В заявлении, опубликованном на следующий день в местной печати генерал-майором Ямадой без обиняков писалось о том, что всех “врагов Японии” из числа местного населения “постигнет та же участь, что и жителей Идановки”. [ 9 ] [3]
Как характерный пример их [японцев]отношения, мы можем упомянуть факт, подтвержденный в официальном докладе японскому генеральному штабу, о сожжении, в марте 1919г., японскими солдатами деревни Ивановка, самого крупного и богатого поселения в Амурской области. В этом случае, за якобы поддержку большевиков 196 домохозяйств были полностью уничтожены, и 232 мирных жителя истреблены, среди них большое количество богатейших фермеров. Большое количество женщин и детей были убиты когда японцы сжигали дома, а их солдаты расстреливали жителей, пытавшихся выбежать из горящих зданий
Восемьдесят шесть домов и более 200 других зданий были сожжены, а также крупные объемы зерна, сельхозинвентаря и другой собственности, в сумме стоящей сотни тысяч долларов; уничтоженная техника одна лишь оценивается более чем в $100,000.
Это событие привело к волнениям крестьянского населения во всей области и глубоко отложилось в памяти людей. [5] (перевод мой)
Что было дальше?
"Кто сеет ветер - пожнёт бурю. И буря эта может пройтись по вашей, японской земле" (c)
Неужели ответных действий против японцев со стороны большевиков не последовало? Да нет, почему же. Даже википедрия достаточно полно их описывает.
Николаевский инцидент (яп. 尼港事件  — вооружённое столкновение между красными партизанами, белогвардейцами и частями японской армии, произошедшее в 1920 году в Николаевске-на-Амуре, в ходе которого погибло несколько сот человек гражданского населения.
В сентябре 1918 года Николаевск был оккупирован японскими войсками в ходе интервенции Антанты на Дальнем Востоке. В начале 1920 в городе, кроме русского населения и белых отрядов (ок. 300 человек), был размещён гарнизон численностью 350 человек из состава 14-й пехотной дивизии японской императорской армии под командованием майора Исикавы и проживало около 450 человек японского гражданского населения. В январе 1920 город осадил крупный красный партизанский отряд численностью 4 тысячи человек под командованием анархиста Якова Тряпицына. 24 февраля японцы заключили с партизанами перемирие, по которому партизаны могли войти в город. Некоторое время после входа партизан в город перемирие сохранялось, но Тряпицын начал вылавливать и расстреливать белых. 12 марта японцы неожиданно напали на партизан[1]. Бои продолжались несколько дней и закончились победой партизан. К вечеру 14 марта главные силы японцев были разгромлены, а 15 марта в 12 часов капитулировала их последняя группа. Большая часть японцев погибла в бою, взяты в плен около 100 человек.
Когда в конце мая стало известно, что из Хабаровска в Николаевск отправлены японские войска, Тряпицын велел отступить и расстрелял оставшихся в городе японцев и белогвардейцев, а город поджёг[1].
Вслед за отступающей армией Тряпицын выехал со своей любовницей, 22-летней эсеркой Ниной Лебедевой (она же − начальник штаба Красной Армии в Николаевске-на-Амуре). У таёжного поселка Керби по постановлению областного исполкома Тряпицын был арестован и предан суду. За массовые расстрелы гражданского населения приговорён к высшей мере. Вместе с ним была расстреляна и Нина Лебедева.
Штаб Красной Армии передислоцировал на Сахалин лыжный отряд Фомина-Востокова, ранее сыгравший ключевую роль в окружении Николаевска. На Сахалине также была провозглашена власть Советов[2]. Японское правительство использовало Николаевский инцидент для обоснования дальнейшей оккупации Сахалина, оправдывая её необходимостью защитить живущих на Сахалине японцев от того, что произошло в Николаевске. Сахалин был занят японцами 22 апреля 1920. Вопрос об отводе японских войск из северной части Сахалина был разрешён в результате переговоров, начавшихся в 1924 и завершившихся подписанием советско-японской конвенции 1925.
Показательно отношение советского правительства к "подвигам" Тряпицына и его расстрел за убийство гражданских. Ни Маэда, ни Ямада, ни Семенов ответственности перед своими вышестоящими не понесли никакой.
Какие можно выводы сделать?
Первое, образ японцев как врага в фильме "Волочаевские дни" относительно достоверен, во всяком случае для художественного произведения.
Второе: убийство японских солдат как причина истребления деревень и их жителей японцами легитимность этим действиям не добавляет. В ответ на убийство солдат противника не допускается начать массовое истребление гражданского населения. Японские солдаты сами приняли решение об участии в оккупации. Они являлись легитимными военными целями.
Третье: партизанское возмездие было не менее жестоким. Убийство японских военнопленных и гражданских, разумеется, не является легитимным актом. Реакция советского правительства на такие действия одного из партизанских командиров (Тряпицина) была жесткой и быстрой, но это не означает, что советское правительство всегда эффективно пресекало такие действия и наказывало военных преступников. Советую помнить об этом.
Тут речь не о безгрешности или "грешности" той или иной стороны, а о том, что политика японских оккупантов вполне могла быть источником образа очень жестокого врага и карателя, которым они и являлись в реальности.
Проф. Казанского университета А.Литвин. Красный и белый террор 1918-1922. М., Эксмо, 2004. -
Генерал В.С. Денисов: "Лиц, уличенных в сотрудничестве с большевиками, надо было без всякого милосердия истреблять. Временно надо было исповедовать правило: "Лучше наказать десять невиновных, нежели оправдать одного виновного" (с.180).
Генерал Кутепов прямо говорил, что "нечего заводить судебную канитель, расстрелять и... все" (с.189).
Штаб-ротмистр Фролов: "За сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18-ти до 55-летнего возраста, после чего пустить "петуха". Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь" (с.168).
Американский генерал Грэвс: "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами" (с.174).
Американцы и свидетельствуют:
Американский генерал Грэвс: "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами"
Американские офицеры разведки М.Сейерс и А.Канн в своей книге «Тайная война против Советской России» писали: «Тюрьмы и концентрационные лагеря были набиты до отказа. Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением».
Упоминавшийся генерал У.Гревс предсказывал: «Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа и через 50 лет после их совершения». (У.Гревс. «Американская авантюра в Сибири. (1918–1920 гг.)». Москва, 1932, стр. 238).
http://артюшенкоолег.рф/index.php/analitika/mify-i-realnost-belye-so-svoimi-inostrannymi-soyuznikami-byli-v-otlichie-ot-krasnyh-blagorodnymi-rycaryami-ne-prolivavshimi-pona/ Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения)

----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:36
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
"ОПИШУ ТЕБЕ ПРО ЗВЕРСТВА БЕЛЫХ" (Отобразить)Здесь уже размещалась информация о том, как была организована и работала большевистская военная цензура в годы Гражданской войны. Кто пропустил, может вернуться сюда.
Кроме того, специалистам и просвещенным знатокам рекомендую статью:
Батулин П.В. Создание советской военной цензуры в 1918 г
В этой записи ниже можно с захватывающим интересом познакомится с результатами работы цензоров, а именно с выписками из частных писем, которые совершенно секретно делались в 1919 г. для того, чтобы большевистское руководство могло знакомится с политическими эмоциями населения. Большую подборку таких выписок в начале 90-х опубликовали И.Давидян и В.Козлов (ссылку см. в статье Батулина).
Подчеркиваю особо: эти выписки делались тайно и не предназначались для пропагандистского использования.
В публикации И.Давидян и В.Козлова выписки сгруппированы по темам и большей их части зафиксированы антибольшевистские и антисоветские настроения, но были сделаны и такие:
«Опишу тебе про зверства белых»
«Надо во что бы то ни стало победить белогвардейцев, потому как они жестоки. Надо освободить население от ига их, они мирное население очень мучают, а за сочувствие к Советской власти сразу расстреливают, даже женщин и детей, были слухи, что детей били об угол головой. Коммунистов расстреливают и вешают на видном месте с надписью «коммунист» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 22 июня 1919 г.).
«От зверств белых надо избавиться. По поступающим сведениям от пленных, зверство белых ужасно всему населению, а в особенности молодым девушкам. Коммунистов расстреливают» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 24 июня 1919 г.).
«Белые творят зверства, местных крестьян гоняют в окопы, раздевают пленных, коммунистов вешают на первом попавшемся сучке» (35-й стрелковый полк, 16 августа 1919 г.)
«В нашем полку 200 перебежчиков от Колчака, они рассказывают, что их за вопросы, за что они идут воевать, больше половины расстреляли, и офицеры за каждую провинность бьют плетями» (1-я рота 444-го Вологодского полка, 1 августа 1919 г.).
«Вот теперь я окончательно узнал, что творят белые; это действительно мародеры и злодеи трудового народа» (Команда связи 11-го полка, 24 июня 1919 г.).
«Все население поголовно бежало с белыми, побросали дома, скот, имущество и бежали куда глаза глядят. Белогвардейцы запугивали население, что красные режут всех и все, но вышло наоборот: они за 2-месячное пребывание выкололи в Воткинске 2000 женщин и детей, даже женщин закапывали за то, что они жены красноармейцев. Разве они не изверги-душегубы. А большинство казанского населения желают испытать такого же счастья. Так вот как красиво поступают цивилизованные круги. Теперь жители возвращаются с другими убеждениями и уважением к советской власти, потому что она гуманна даже со своими врагами» (Вятская губерния, Воткинск, 25 июля 1919 г.).
«Я теперь нагляделся, что делают белые в Вятской губ[ернии], в 30 домах оставили одну лошадь, а то все забирали. Рабочих расстреливали, а трупы жгли на костре. Крестьяне там платят большие налоги, с бедняков берут 1000 руб. Белые закололи более 300 чел[овек]., не считаясь с женщинами и детьми, у кого служит сын, все семейство вырезают. Где были схоронены красные, то вырывали, обливали керосином и жгли» (Вятская губерния, Ижевка, 14 июля 1919 г.).
«В плену Деникин творит страшные зверства. В деникинском войске началась страшная паника, потому что в деревнях начинают организовываться крестьянские партизанские войска. В Караче расстреляно много красноармейцев и служащих» (Курская губерния, Курск, 28 июля 1919 г.).
«Белогвардейцы очень обижают население, особенно матерей красноармейцев хлестали розгами, а жен и детей рабочих нагрузили две баржи, отправили вглубь и сожгли, когда стали отступать. Жители были очень рады, что пришли их спасители красные» (Нижний Новгород, 2 июля 1919 г.).
«Негодяи бросили у ворот бомбу, и в результате зверства оказалось 8 человек убитых, и это дело культурных людей — освободителей, в конце концов, они вызовут массовый террор с нашей стороны, и все заложники с их стороны будут в крайнем случае уничтожены за их зверства» (Петроградская губерния, Ораниенбаум, 4 июля 1919 г.).
«Все плохо, а хуже нет казацкой плети. Она никого не щадит — ни старого, ни малого. Казаки не дали нам никакого продовольствия, а отнимали одежду, мало того, что грабили, но приходилось самому отнести без одной копейки [оплаты], если не отнесешь, то к полевому суду. Много расстреляно мирных жителей, не только мужчин, но и женщин, а также ребятишек, Отрезали ноги, руки, выкалывали глаза» , (Самарская губерния, Новоузенский уезд, 20 июля 1919 г.).
«Легионеры с народом обращаются плохо, требуют всего, чего им только захочется... Грабят и плеткой стегают по всем правилам и угрожают пожаром и всеми карами... забирают все... Когда легионеры приезжают в село, то все прячутся, а молодежь убегает, они догоняют и стреляют... Из дома кого вытащат, тоже уложат, не смотрят, старый или малый, все равно» (Минская губерния, Слуцк, 28 июня 1919 г.).
«Белогвардейские банды сделали наступление и заняли Жалыбек на несколько дней. Зажгли вокзал, мельницу, амбары, хлебные поезда, пакгауз, ограбили жителей догола, разграбили все учреждения, взяли с нашего исполкома полтора миллиона денег и удрали. Были жертвы» (Астраханская губерния, Астрахань, 9 августа 1919 г.).
«От нас недалеко стояли казаки и в Баланде расставили тысяч 18 солдат, почти насильно по избам. Крестьяне все ужасно недовольны их озорством, они забираются в сады, огороды и т. д.» (Саратовская губерния, Баланда, 10 июля 1919 г.).
«Казаки, как только занимают нашу местность, так самых лучших лошадей отбирают» (Воронеж, 26 июля 1919 г.).
«К нам приходили белые, многих по-зверски избили и расстреляли. Белые все разгромили и скотину всю увели. Белые мобилизовали до 35 лет. В Уче расстреляли 60 красноармейцев, попавших в плен; у пленных отнимают все что есть и отбирают деньги» (Вятская губерния, Вятская Поляна, 18 июля 1919 г.).
«Весной была у нас белая армия, и вот тогда приехали наши богачи. Начали делать обыски, арестовали, потом начали стегать плетью, так что которому попало штук по 200 ударов» (Вятская губерния, Ка-ракулуп, 18 июля 1919 г.).
«Белые у нас весь овес вывезли, не успели посеять, а также вывезли у нас вещи и одежду» (Вятская губерния, Люк, 13 августа 1919 г.).
«Встретили бежавших от казаков целыми селениями на волах и лошадях, ведя за собой целые табуны скота из Донской области» , (Саратовская губерния, Аткарский уезд, село Юнгеровка, 28 июля 1919 г.).
«Ты спрашиваешь про белых, и как они с нами обращались. У нас были одни чеченцы, очень бесчинствовали, лезли в сундуки, требовали денег, грозя кинжалом и говоря: «Секим башка» (Орловская губерния, Соломатино, 7 ноября 1919 г.).
«Белые у нас были 2 нед[ели], очень никому не понравились, такие грубые сибирские хохлы, а начальство не допускает ни слова, бьют плетями и отбирают хлеб и скот без копейки. У нас до белых мужики говорили, что красные нас грабят; нет, вот сибирские приезжали, награбили у нас в уезде добра; взяли 3 красноармейцев, раздели донага и очень били и в Криченах их расстреляли...» (Казанская губерния, Кричены, 16 июня 1919 г.).
«Пришли белые банды, и мы очутились в плену у Колчака. Не дай Бог очутиться в руках этой сволочи, лучше взять в атаку и погибнуть на поле брани. Ужас, что пришлось видеть и слышать. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не пороли плетью. Меня спас мой листок об освобождении по болезни при Николае Кровавом; я служил ему, так у меня не было обыска» (Ижевск, 2 июля 1919 г.).
«В Сибири в настоящее время царский старый режим. Все буржуи, капиталисты, помещики, генералы и адмиралы сели опять на шею крестьян и рабочих. Крестьян душат податями, такие налоги наложили на крестьян, что невозможно никак уплатить. Хлеб дорогой, пуд ржаной муки 60 руб». (Вятская губерния, Проскица Александровская, 26 июля 1919 г.).
«При мне собразовалась учредиловка, которая водила в контрразведку, сажала в тюрьмы и расстреливала рабочих. Колчак торговал в городах водкой, только на николаевские деньги, рубль полведра» (Уфа, 21 июля 1919 г.).
«Ну что наделали белые, это прямо волосы дыбом становятся. Сколько всего сожгли, сколько всего забрали, остались у людей поля не обсеяны. И как они поступали, это невыносимо» (Вятская губерния, Уржум, 27 августа 1919 г.).
«Колчак здесь находился 5 месяцев, отобрал все керенки, многих перестрелял, порол плетью бедняков, ограбил их, месть была страшная, много было невинных жертв» (Пермская губерния, Кунгур, 8 августа 1919 г.).
«Перебежчиков от Колчака полон город, и все говорят, что у него скверно. Отбирают лошадей, коров и угоняют табунами. Берут за землю громадные налоги, вся Сибирь недовольна» (Уфа, 28 июля 1919 г.).
«Опишу тебе про зверства белых. Они обижали крестьян, выменивали деньги на сибирские знаки, которые выпустили на 1 год. ...Отобрали лошадей, телеги и все, что нужно для них, бездельников. Секли нагайками за каждый проступок, расстреляли очень много, сажали в тюрьмы» (Пермская губерния, Мотовилиха, 19 июля 1919 г.).
«Белые у крестьян отняли все керенки, деньги эти в ход не идут, массу крестьян расстреляли. Все идут добровольно в Красную Армию. В Сибири рабочие и крестьяне против Колчака. Он вывез весь хлеб и не дал засеять поля. Крестьяне добровольно везут хлеб на ссыпные пункты для Петрограда» (Уфимская губерния, Бирск, 22 июля 1919 г.).
«Мы дожидались Колчака, как Христова дня, а дождались, как самого хищного зверя. У нас здесь пороли всех сряду, правого и виноватого. Если не застегивают, то расстреляют или прикалывают штыком. Не дай Бог этого лютого Колчака. Прославилась Красная Армия, что не допустила до нас этого тирана» (Пермская губерния, Нижнетуранский Завод, 15 ноября 1919 г.).
«По дороге наслушался от очевидцев о зверствах белых, вернее казаков, так один рассказывал, что из их полка 38 человек решили перейти на сторону белых, им это удалось, потом скоро казаков прогнали и нашли этих людей зарезанных и исколотых штыками. Война здесь беспощадная. Многие деревни восстают поголовно против казаков за их зверства, настолько они возмутительны» (Тамбовская губерния, станция Грязи, 15 августа 1919 г.).
«У нас занял Деникин Камышин. Приезжают из отпуска, говорят, жизнь некрасива. Татары, черкесы, корейцы, вся эта банда здорово обижает крестьян. Все расстраивает» (Астраханская губерния, Плесецкое, 17 августа 1919 г.).
«Как белые наступали, скот весь перерезали и никому слова нельзя сказать, сапоги хорошие с ног снимали и одежду всю отбирали, а красные нас так не обижали, скот не резали, что надо все покупали» (Волынская губерния, Дедовыни, 15 августа 1919 г.).
«Белые нас очень обидели, все отобрали, что только было: корову, телегу и деньги до копейки. Деньги не отдавала, как стали бить, я и отдала все. Сапоги тоже утащили и все твои рубахи, брюки, пиджак и фуражку» (Вятская губерния, Залазинский Завод, 13 августа 1919 г.).
«Деникинские банды страшно зверствуют над оставшимися в тылу жителями, а в особенности над рабочими и крестьянами. Сначала избивают шомполами или отрезают части тела у человека, как-то: ухо, нос, выкалывают глаза или же на спине или груди вырезывают крест» (Курск, 14 августа 1919 г.).
«Какие ужасы творили белые, когда заняли Ямбург. Массу перевешали. Где был памятник Карлу Марксу, была устроена виселица. С коммунистами не стали разговаривать, за пустяки вешали» (Петроград, 26 августа 1919 г.).
«Белые не очень важно вели себя. Утром идешь, видишь висят от 3—4 человек, и так каждое утро. На Сенном рынке была виселица, там стали вешать» (Псков, 28 августа 1919 г.).
«Никогда не представляла, чтобы армия Деникина занималась грабежами. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Если бы я могла себе представить, как ведут себя белые победители, то несомненно спрятала бы белье и одежду, а то ничего не осталось» (Орел, 17 ноября 1919 г.).
«У нас была белая армия. Хороши были плети и крепки, много людей хлестали плетями, многих и перестреляли» (Пермская губерния, Надеждинский Завод, 26 ноября 1919 г.).
«Побывала в стане белых. В Вильно обилие всего, все дешево. Магазины, как и раньше, до войны. Но все это не прельщает. Не могла перенести польского режима, слишком уж поляки стали притеснять православное население и давать привилегии полякам. Безработных масса, и хотя все дешево, но покупать нечего, не имея заработка. Ходят только николаевские деньги. Как ни соблазнительны были белые булки, но почему-то решила уехать в Валдай и есть сколько бы ни дали черного хлеба» (Витебская губерния, Полоцк, 3 сентября 1919 г.).
«Все было у белых, но под нагайкой. Будь она проклята эта белая армия. Теперь мы дождались своих товарищей и живем все-таки на свободе» (Вятская губерния, Верещагино, 8 августа 1919 г.).http://abc1918.livejournal.com/118238.html Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения)

----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:37
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Память о чудовищных зверствах белогвардейцев, которые оттолкнули от них даже умеренных социалистов, не должна забываться. Ниже я постараюсь привести наиболее существенные свидетельства, которые являются лишь каплей в море. Да, и среди белогвардейцев были достойные люди-кто же спорит, НО: нельзя стыдиться выбора, который сделал народ-а народ их НЕ поддержал. Ниже я постараюсь привести причины, по которым это произошло. Несмотря на то, что беляки, к счатьсю, так и не смогли получить власть над всей Россией-они успели сделать такое, от описания чего волосы становятся дыбом.
Беляки почти ничего не могли противопоставить коммунистическим идеям. Сами беляки были очень неоднородным течением-среди них были сторонники и федерализма, и унитарного государства, и тоталитаристы, и демократы. Впрочем, относительно демократические образования с элементами парламентаризма из всех антибольшевистских режимов удалось установить только казакам на Юге России в 1918-1919 гг., да и то эти образования были крайне непрочны. Во всех же остальных случаях белыми генералами устанавливалась единоличная диктатура, близкая к режиму фашистского типа, когда проводились массовые репрессии не только против большевиков, но и вообще против всех социалистов- в ряде территорий, по которым проходили беляки, уничтожались депутаты ВСЕХ местных Советов- даже тех Советов, в которых не было ни одного большевика, белые проводили массовые репрессии против лидеров профсоюзов, против меньшевиков и эсеров. Такая политика приводила к тому, что даже правые эсеры выступили против белогвардейцев и заключали на оккупированных белыми армиями территориях перемирие с большевиками.
Да, часть социалистов, безусловно, тоже после революции выступала против большевиков- однако по мере усиления белого движения «левое» крыло беляков (опиравшееся на крестьян-середняков, рабочих, мелких чиновников, интеллигенцию) окончательно вступила в противоречие с «правым» и основным их крылом (военными, крупными капиталистами, дворянами, крупными чиновниками, кадетами), и в конце концов тоже предпочло смириться с большевикамиДа, часть социалистов, безусловно, тоже после революции выступала против большевиков- однако по мере усиления белого движения «левое» крыло беляков (опиравшееся на крестьян-середняков, рабочих, мелких чиновников, интеллигенцию) окончательно вступила в противоречие с «правым» и основным их крылом (военными, крупными капиталистами, дворянами, крупными чиновниками, кадетами), и в конце концов тоже предпочло смириться с большевиками.
Что было бы в случае прихода к власти белых по всей России-это можно видеть на примере Белого Террора в Венгрии в 1919 году или белого террора в Финляндии в 1918-м-в обеих этих странах победили не красные, а белые. Об этих ужасах написана не одна книга, снят не один фильм. В России к счастью победили красные, но и от того, что белые успели натворить, волосы дыбом встают. Крайне непривлекательными были даже самые либеральные из белогвардейских деятелей. Врангель во время одной из последних встреч с Деникиным сказал: «Белая армия дискредитировала себя грабежами и насилиями. Здесь всё потеряно. Иди во второй раз по тем же путям под добровольческим флагом нельзя. Нужен другой флаг-только не монархический». В отличие от Деникина Врангель стал проводить «левую политику правыми руками»-то есть ограничивать власть помещиков и увеличивать земельные наделы крестьян ( в отличие от Деникина, который принял «Указ о третьем снопе» согласно которому крестьяне обязаны были отдавать треть урожая вернувшемуся помещику), однако при этом крестьяне всё равно массово уклонялись от мобилизации в его армию-и Врангель был вынужден отменить название Добровольческая армия, заменив его на «Русскую» армию. Отменив принцип добровольности, он одновременно высказался «Следует безжалостно расстреливать коммунистов и комиссаров, захваченных во время сражения». А также «Мы пойдем хоть с чертом, но против большевиков» (некоторые исследователи намеренно смягчают эти слова-«С кем угодно, но за Россию
Впрочем, генерал Кутепов тогда высказался куда более прямолинейно: «С аграрным законом и виселицами мы скоро дойдём до Москвы». Далее идут красноречивые свидетельства непосредственных очевидцев-это будет хорошим ушатом холодной воды на сторонников «благородных» поручиков Голицыных. Всё это реальные свидетельства и не из книжек:
"А. В. Пешехонов, бывший министр временного правительства (а до того — сотрудник Короленко по “Русскому богатству”), свидетельствует: “О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей намного превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы перещеголяли большевиков... Лично мне самые ужасные ощущения пришлось пережить именно у деникинцев. Никогда не забуду, как в Ростове метался я между повешенными. На первого из них я, помню, наткнулся на углу Б. Садовой и Б. Проспекта. Сначала я даже не сообразил, в чем дело; вижу, небольшая кучка окружила и стоит около человека, прислонившегося к дереву. Этот человек показался мне необыкновенно высоким. Подхожу, а у него ноги на пол-аршина не достают до земли, и не на них он держится, а на веревке, привязанной к суку... Я шарахнулся в сторону, вскочил в трамвай и уже на нем доехал до вокзала, куда шел. О ужас! И тут виселица: повешена женщина. И к ней пришпилен ярлык с надписью „шпионка”. У того — опорки на ногах, у этой чуть не новенькие башмачки" Об антисемитизме в рядах белогвардейцев и их сторонников
\«...на другой день после вступления дроздовцев в Ногайск город был оклеен плакатами: “Бей жидов, спасай Россию”.Погромщиками большей частью были обыватели Юго-Западного края, зараженные традиционным антисемитизмом. Особым юдофобством отличались банды Махно, армия Петлюры. Белая администрация даже и не пыталась пресечь погромщиков.»
О зверствах Колчака
"Захватив территорию нынешнего Татарстана, Колчак устроил рабочим и крестьянамкровавую баню. В первую очередь были расстреляны попавшие в плен членыЕлабужского ревкома и руководители других органов Советской власти. А в пригородном селе Токойка 18 молодых крестьянских парней были расстреляны только за то, что за несколько дней до прихода белых прошли по улицам села с красным флагом. Какой-то стукач в порыве лизоблюдства представил в контрразведку белых полный список демонстрантов. Арестовали 19 человек и под конвоем повели на Елабужскую пристань, чтобы посадить в плавучую тюрьму, так называемую баржу смерти. На выходе из села колонну арестантов догнал пожилой крестьянин и попросил конвоиров отпустить его внука взамен самого себя. Просьбу уважили, парнишку отпустили, а старика застрелили за околицей. А сколько ни в чем не повинных людей были казнены на баржах смерти, которыекурсировали по Каме и Волге от Перми до Казани! Хватали подозрительных напристанях, пытали, вешали, а затем камень на шею - и на корм рыбам. Обычная для тех дней картина: по Каме плывет баржа, на виселицах покачиваются жертвы, а пьяные каратели сидят на баржах и под гармошку горланят:
Вот идет баржа мимо пристани.Будем рыбу кормить коммунистами.»
О зверствах белогвардейцев в Прикамье:
ВСЕМ наверняка известно о вооружённом восстании в Мотовилихе в декабре1905-го, но было, оказывается, в Перми и другое декабрьское вооружённое восстание - образца 1918 года К вечеру рокового дня в руках красных оставались лишь Пермь II иокрестности, но уже 25 декабря части 3-й армии беспорядочно бежали пожелезнодорожному мосту через Каму в сторону Глазова. Но наивно, увы, думать, что на этом потоки крови в Прикамье иссякли. Нет, озверевшее офицерьё теперь устроило здесь свой белый террор. Выведены на лёд Камы, расстреляны и спущены в прорубь свыше сотнимотовилихинских рабочих, на льду Сылвы так же умерщвлены три сотни пленныхкрасноармейцев. В Нытве штурмовики из батальона полковника Урбановского зарубили на базарной площади шашками и закололи штыками почти сотню пленных. В Кизеловском районе "в расход" отправлено более восьми тысяч (!) пленных исочувствующих. И это не считая повальных казней на виселицах, пыток, телесных наказаний и прочих ужасов.
О зверствах белогвардейцев против крестьянских партизан:
« В декабре 1918 года омские рабочие подняли восстание, захватили тюрьму, выпустили 215 политзаключенных. К рабочим примкнули солдаты, на улицы вышли железнодорожники станции Куломзино (ныне ст. Карбышево) и поселка Новоомск. На левом берегу Иртыша рабочие разоружили чехословацкий батальон. Но восстание было жестоко подавлено колчаковцами. Таких расправ не знала до той поры Сибирь. Только на станции Куломзино было подобрано 270 трупов расстрелянных. Колчаковская контрразведка, используя восстание как повод, решила истребить неблагонадежные воинские части. Начались массовые аресты и расстрелы без суда и следствия.»
«Однако после падения Советской власти в Сибири развернулось массовое партизанское движение. В ночь на 12 ноября 1919 года за два дня до вступления Красной Армии в Омск колчаковцы в загородной роще расстреляли, зарубили шашками, закололи штыками несколько десятков политзаключенных. Похороны жертв белого террора состоялись 30 ноября 1919 года в сквере возле Дома республики (ныне Музей изобразительных искусств). Там установлен памятник борцам революции.«Население деревни тоже ушло вслед за партизанами. Остались лишь старики – они рассчитывали, что белогвардейские каратели их не тронут. Рассчитывали зря. Белые, войдя в деревню, сейчас же согнали их в школу, подвергли порке и затем, подвесив к потолочным балкам, начали поливать дедов кипятком. За что? Срывали злость засвои потери, мстили за то, что сыновья этих дедов были в партизанах. После окончания пыток крестьян вывели из школы и, прислонив к забору, расстреляли. Чудом остался в живых один из них - дед Цакун. Когда каратели уши, он, раненный, приполз домой. С его слов и стала известна эта история. Тогда онаполучила некоторую огласку. Партизаны послали специальное приглашение командующему американским экспедиционным корпусом генералу Грэвсу побывать на месте трагедии. Тогда у части партизан еще существовали иллюзии - верили в некие миротворческие намерения интервентов. Грэвс, впрочем, послал миссию в Гордеевку, а позднее поместил рассказ об этом событии в своей книге "Американская авантюра в Сибири".
О зверствах беляков в Сибири до Колчака и после:
Уже в июле 1918 года временное Сибирское правительство объявило об отмене декретов о мире и земле, об отмене 8-ми часового рабочего дня, о денационализации предприятий. Следствием стала возросшая безработица, массовые забастовки шахтёров, массовые аресты. Приток заключенных в тюрьмы была настолько велик, что руководство тюрем не успевало справляться со своими обязанностями. В тюрьмах вспыхнули эпидемии тифа. С сентября 1918 начались массовые восстания в тюрьмах Сибири с попытками побега к большевикам-подпольщикам или к «зелёным»-партизанам. Они жестоко подавлялись белочешской конницей и милицией. Посылаемые усмирять восстания отряды тогдашнего «ОМОНа» и Иркутские особотряды часто переходили на сторону красных уже в процессе «усмирения». При поведении арестов сторонников Советской власти белогвардейские каратели часто даже не сообщали вышестоящему начальству. Пленных красноармейцев всё время таскали с места на место как скот в вагонах-теплушках, за малейшие жалобы на условия содержания наказание следовало вплоть до расстрела. После восстания рабочих в Бодайбо в 1919 году начались массовые расстрелы, аресты, экзекуции. Уже к декабрю 1919 антиколчаковские восстания крестьян приняли огромный размах. Выборы в Иркутскую городскую Думу в августе 1919 наглядно пдемонстрировали оппозиционность общественности по отношению к Колчаку: 74 из 75 депутатов городской Думы стали социалистами.
О зверствах белогвардейцев в Крыму:
Вторгшиеся в Крым белые войска прежде всего начали массово отбирать у местного населения лошадей- крестьяне не желали их отдавать, и за это беляки их расстреливали или избивали. Но даже угрозы военно-полевым судом не могли склонить крымских крестьян к вступлению в ряды Белой армии и к сдаче в пользу неё своего имущества. Молодежь массово пряталась в лесах, становилась партизанами. Местное население говорило: «Одна губерния не может победить всю Россию». И это была правда.
О "благородстве" белых офицеров:
У белых дело обысков и реквизиций часто было организовано весьма «профессионально». Слово барону Будбергу: «На днях Калмыков приказал расстрелять свой «юридический отдел», занимавшийся арестами, обысками и калмыкациями (конфискациями по Калмыкову);кара разразилась за то, что атаман узнал, что чины отдела брали не по чину и мало сдавали начальству из полученной добычи; перед расстрелом чинам отдела отдали на изнасилование захваченных разведкой девушек, обвиненных в большевизме, последнее было обычным приемом для добывания себе женщин, которые по миновании надобности выводились в расход»
Не отстает от атамана Калмыкова и атаман Семенов. В Чите безобразия Семенова и его армии довели до самоубийства семерых офицеров Генерального штаба. Вообще же:«Расстрелы идут сотнями, и начальники состязаются в числе расстрелянных; про порку и говорить нечего, это обычное занятие»
О зверствах беляков на Дальнем Востоке:
Власти самопровозгласившейся Дальневосточной республики после свержения просоветских органов первым делом отправили в концлагеря и на шахты Забайкалья солдат и офицеров, симпатизировавших Советской власти, а после лишили в местных органах власти мест всех социалистов и коммунистов. Тремя китами, на которых держалась на Дальнем Востоке власть беляков, были следующие: усиление налогового пресса, распродажа грузов и государственных ценностей, увеличение эксплуатации природных ресурсов и продажа их японцам. А также массовая задержка выплаты жалования рабочим и служащим. «На стороне Ленина была вся Россия с её ресурсами и землями, людскими и культурными силами, прессой, с революционерами и идеологическими кадрами»-сказал в те времена писатель В. Иванов. Что же пытались противопоставить коммунистической идее беляки? Дитерихс, например, писал «Народоармейцев, захваченных в плен-отпускать, коммунистов-расстреливать». Чем вам не фашистский лозунг? В качестве же альтернативы он предлагал следующую муть: « надо воспитывать в народе соединение бунтарского духа Пугачева с милосердием Сергия Радонежского». Несмотря на декларируемую верность православию, солдаты и офицеры Дитерихса с каждым днем погружались все больше в насилие и обычное мародерство против мирных жителей. Они были обычными лицемерами в самом отвратительном смысле. К концу 1921 году по приказу Дитерихса и его приближенных руководители местных рабочих профсоюзов начали сгоняться на канонерку «Маньчжур», где по многочисленным свидетельствам они просто… сжигались заживо!! В прессе была введена жесточайшая цензура
Другие свидетельства:
«- Хорошо помню колчаковцев, - говорит Альвина Ивановна. - Отец наш моего старшего брата спрятал, чтобы его в армию не взяли, а с ним и лошадей в тайгу угнал. Они забирали лошадей, вместо денег расписку давали. Ага - нужна эта расписка, чтобы красные потом за пособничество белым привлекли? А дядю моего колчаковцы расстреляли. Да потому, что по всей Сибири хозяйничали интервенты: американцы, которые контролировали железную дорогу на всем протяжении от Владивостока доОмска. "Белочехи, будучи ближайшими союзниками Колчака, возмущали население Сибири безудержным мародерством. "Среди жителей не было ни одного, кто бы положительно отозвался о Колчаке. Они называют их бандитами... Спрашивают колчаковцы женщину: "Ты коммунистка?" Она, простая крестьянка, отвечает: "Если муж коммунист, то и я тоже". Вырезали груди, привязали к лошадями и заживо растащили..." Таких историй - целые тома. Сегодня еще живы люди, которые могут рассказать, что их родственники были уничтожены белыми вместе со стариками и малолетними детьми.». »http://ru-politics.livejournal.com/24938056.html Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения)

----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 12:43
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Прогерманская политика атамана Краснова. Сергей Дроздов (Отобразить)Прогерманская политика атамана Краснова в 1918 году.
Теперь давайте посмотрим на то, как в целом развивались события в конце 1917 – и первой половине 1918 года в Области Войска Донского, которое тогда занимало довольно большую территорию России.
После Февральской революции наказной Атаман Войска Донского генерал фон Граббе был арестован и смещён Военным отделом Донского Исполкома.
18 июня (2 июля) 1917 года Большим Войсковым Кругом Донского Казачьего войска Алексей Максимович Каледин был избран Донским Войсковым Атаманом.
После провала «корниловского мятежа», 1 сентября 1917 года военный министр Временного правительства А. И. Верховский приказал арестовать Каледина, однако, Войсковое правительство отказалось выполнить приказ, и 4 сентября А. Ф. Керенский его отменил при условии «ручательства» Войскового правительства за Каледина.
25 октября (7 ноября) 1917 года Каледин выступил с обращением, в котором объявил захват власти большевиками преступным, и заявил, что впредь до восстановления законной власти в России Войсковое правительство принимает на себя всю полноту власти в Донской области.
Давайте посмотрим, какую же роль он сыграл в развязывании Гражданской войны в России.
26 октября (8 ноября), в то время как в Ростове Совет попытался взять власть в свои руки, Каледин из Новочеркасска ввёл военное положение в углепромышленном районе области, разместил в 45 пунктах войска, начал разгром Советов и установил контакты с казачьим руководством Оренбурга, Кубани, Астрахани, Терека.
27 октября (9 ноября) Каледин объявил военное положение на всей территории Области и пригласил в Новочеркасск членов Временного правительства и для организации борьбы с большевиками.
31 октября (13 ноября) по его приказу были арестованы делегаты Дона, возвращавшиеся со II Съезда Советов.
В течение последовавшего месяца Советы в городах Донской области были ликвидированы.
Но, может быть, Каледин просто «выполнял волю народа» и все казаки в то время были настроены антибольшевистски и были готовы воевать против разогнанных Калединым Советов?!
Однако, даже по свидетельству генерала М.В. Алексеева, «идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков», которые «глубоко убеждены, что большевизм направлен только против богатых классов — буржуазии и интеллигенции…».
Первые декреты Советской власти склонили основную массу казаков на сторону Советов. Среди казаков-фронтовиков широкое распространение получила идея «нейтралитета» в отношении советской власти.
«2 (15) ноября в Новочеркасск из Петрограда прибыл генерал М. В. Алексеев, сразу же обратившийся за помощью к Каледину в создании добровольческих формирований для борьбы с большевиками.
Каледин, однако, отказал ему в просьбе «дать приют русскому офицерству», сославшись на то, что казаки-фронтовики устали от войны и ненавидят «старый режим», а потому донские полки, что возвращаются с фронта, защищать Донскую область от большевиков не желают и расходятся по домам.
Каледин даже попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели» и перенести формирование добровольческих сил за пределы области».
Генерал М.В. Алексеев проигнорировал этот «совет» Каледина и начал формировать в Новочеркасске т.н. «алексеевскую организацию», которая и стала основой будущей Добровольческой армии.
С разных концов страны к нему начали стекаться офицеры, юнкера, кадеты и просто все желающие принять участие в вооруженной борьбе с Советами и большевиками.
Их было очень немного.
Бывший юнкер Константиновского училища В.А. Ларионов в книге «Последние юнкера» оставил подробные воспоминания о своем участии в формировании Добровольческой армии:
«Скоро я узнал, что формируется группа для переброски юнкеров–константиновцев на Дон.
Кадеты предложили и мне ехать с ними на Дон. Делом отправки офицеров и юнкеров на Дон руководил член правого крыла Думы Пуришкевич, и один из наших юнкеров, поддерживал с ним деловой контакт.
Наши курсовые офицеры и батарейные командиры знали о «заговоре», но не отговаривали юнкеров ехать на Дон. Генерал Каледин повторил исторические слова: «С Дона выдачи — нет»…
Училищные офицеры ехать на Дон не хотели — кто устал от войны, кто не хотел оставить семью и ехать в неизвестность, кто просто ни во что больше не верил и ни о чем знать не хотел».
По свидетельству В.А. Ларионова из более чем 40 курсовых офицеров Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ на Дон, со своими воспитанниками - юнкерами отправился только ОДИН ОФИЦЕР, капитан Шакило.
Остальные г.г. курсовые офицеры этих училищ не пожелали убыть из Питера и разделить судьбу и участь своих юнкеров…
Что ж, как отмечал другой бывший юнкер Сергей Мамонтов «война – вредное для здоровья занятие», да и далеко не все офицеры стремились пойти воевать за Учредительное собрание, Керенского, или за царя-батюшку.
Навоевались до сыта тогда многие.
Интересно и то, что отправлялись на Дон юнкера практически легально:
«Нельзя сказать, что организация отправки велась конспиративно: юнкера открыто нашивали донские красные лампасы на приобретенные синие штаны. Спарывали юнкерские погоны, нашивая на их место казачьи или солдатские. Юнкера должны были ехать в Новочеркасск как казаки, окончившие в Петербурге курсы пропаганды. Казачий комитет снабжал уезжавших юнкеров соответствующими документами.
Попасть на Дон не кадету было довольно трудно. Из юнкеров следующего 12–го курса только 30—35 юнкеров, поступивших в училище «со стороны», попали на Дон. Надо сказать, что недоверие кадет к юнкерам «со стороны» имело некоторое основание, ибо многие из приехавших на Дон константиновцев вернулись с Дона в Петербург или в другие города России, как только положение на Дону, в Ростове и в Новочеркасске стало для собирающихся там юнкеров и офицеров угрожающим…
Юнкера Павловского и Владимирского военных училищ, после разгрома «пролетариатом», дезертирами и запасными батальонами их училищ, похоронив своих убитых, скрылись, разъехавшись кто куда, и поэтому наше уцелевшее от разгрома училище дало рекордную цифру «заговорщиков» — около двухсот человек.
Из михайловцев приехало на Дон несколько десятков юнкеров лишь из числа бывших кадет».
Как видим, никакого массового притока к Алексееву, даже юнкеров и офицеров, не было, ехали немногие энтузиасты.
События развивались стремительно 7 (20) ноября 1917 года атаман Каледин обратился к населению Области с заявлением о том, что Войсковое правительство не признаёт большевистскую власть, а поэтому Область провозглашается независимой до образования законной российской власти.
После этого, 26 ноября (9 декабря) ростовские большевики, обратившись за помощью к матросам Черноморского флота, выступили против Донского Войскового правительства и объявили, что власть в Области переходит в руки Ростовского военно-революционного комитета. Казачьи части, однако, отказались участвовать в подавлении восстания.
Каледин был вынужден обратиться к генералу М. В. Алексееву за помощью. Был срочно сформирован отряд офицеров и юнкеров в 400—500 штыков, к ним присоединилась гимназисты, кадеты, потом подошли и несколько казачьих частей. После нескольких дней боев, 2 (15) декабря Ростов был взят.
(Юнкер Виктор Ларионов (к чьим воспоминаниям мы еще будем обращаться) был тяжело ранен в этом бою, и перевезен в госпиталь Новочеркасска).
Калединцы захватили также Таганрог и значительную часть Донбасса.
Ничего удивительного в таких военных успехах белых отрядов нет. По уровню своей дисциплины, стойкости и боеспособности офицерско-юнкерские отряды на голову превосходили полуанархические и полугражданские советские формирования той поры, которые белогвардейцы именовали «красногвардейским сбродом».
18 (31) декабря 1917 года Каледин, Алексеев и Корнилов вошли в так называемый «триумвират», который встал во главе Донского гражданского совета, созданного для руководства Белым движением на всей территории бывшей Российской империи и претендовавшего на роль всероссийского правительства. Страны Антанты, прислав в Новочеркасск своих представителей.
20 декабря 1917 года (2 января 1918 года) приказом атамана Каледина было разрешено формирование на территории Донской области добровольческих отрядов. Официально о создании «Добровольческой армии» было объявлено 24 декабря 1917 года (6 января 1918 года).
Однако нейтралитет казаков и откровенная вражда иногородних помешали «триумвирату» сформировать на Дону действительно многочисленную армию из добровольцев. Добровольческая армия воспринималась казаками, как вооруженное формирование, посягавшее на их вольности, и стремившееся к возвращению «старых порядков», чего никто не хотел.
Советское правительство, в свою очередь, стало рассматривать Донское правительство атамана Каледина и Украинскую Центральную раду как основные оплоты контрреволюционных сил.
26 ноября (9 декабря) 1917 Совнарком выступил с обращением ко всему населению «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемым Центральной Радой».
6 (19) декабря 1917 СНК РСФСР образовал Южный революционный фронт по борьбе с контрреволюцией. Главнокомандующим войсками фронта был назначен В. А. Антонов-Овсеенко.
К 25 декабря 1917 года (7 января 1918 года) Антонов-Овсеенко почти без сопротивления занял Донецкий бассейн, который на протяжении всей Гражданской войны был враждебным, для белых частей, районом .
Дальнейшее продвижение «красных» отрядов замедлилось как из-за сопротивления «белых», так и в силу общей анархии и неразберихи начального периода гражданской войны.
Особого ожесточения, поначалу, не было и боевые стычки сменялись переговорами и самовольными перемириями и «замирениями», которые, нередко самостоятельно, без согласования с вышестоящим командованием, заключали враждующие стороны.
Основная часть казачьих сил Каледина отнюдь не обнаруживала желания воевать. В отношении неё была развёрнута активная агитационная работа, в которой приняли участие члены Донского ревкома.
10 (23) января 1918 года в станице Каменской был созван Съезд фронтового казачества, который объявил себя властью в Донской области, объявил атамана Каледина низложенным, избрал казачий Военно-революционный комитет и признал власть Совнаркома.
Новый ревком во главе с подхорунжим Ф. Г. Подтёлковым и 24-летним прапорщиком М. В. Кривошлыковым отражал преимущественно настроения середняцкого казачества.
Это ускорило разложение в калединских казачьих частях и ранее не слишком-то желавших воевать.
28 января (10 февраля) 1918 года отряды красных заняли Таганрог и начали наступление на Ростов. Сопротивление белых на подступах к Новочеркасску и Ростову было окончательно сломлено, и эти города были взяты красными отрядами Сиверса и Саблина.
После падения Таганрога генерал Корнилов известил Каледина о решении отвести Добровольческую армию на Кубань, поскольку в условиях наступления красных войск и в отсутствие поддержки со стороны казачества ей грозит гибель.
11 февраля А.М. Каледин собрал заседание правительства, на котором сообщил о решении командования Добровольческой армии и о том, что для защиты Донской области от большевиков на фронте нашлось лишь 147 штыков. (!!!)
Он также заявил, что в таких условиях слагает с себя полномочия войскового атамана. В тот же день генерал Каледин покончил с собой выстрелом в сердце.
В своём предсмертном письме генералу Алексееву он объяснил свой уход из жизни «отказом казачества следовать за своим атаманом».
И вот тут начинается «взлет» атамана Петра Краснова.
16 мая 1918 года донским атаманом 107 голосами против 23 был избран генерал П. Н. Краснов. (Других претендентов на этот пост не было. Лишь 1 голос был подан за социалиста П. Агеева).
Избирался Петр Краснов временно, до Большого Войскового Круга, который предполагали собрать, когда Войско Донское будет освобождено от большевиков и все население сможет принять участие в выборах.
Генерал Краснов СРАЗУ после своего избрания занял ОТКРОВЕННО ПРОГЕРМАНСКУЮ ПОЗИЦИЮ.
Напомним, что тогда сражения мировой войны, на Западном фронте, были в самом разгаре, немцы обстреливали Париж и бомбили Лондон, и очень многим (в т. ч. и Краснову) казалось, что именно Германия окажется победителем.
Вот Краснов (который, кстати, был женат на немке) и сделал ставку на тесное сотрудничество с будущими победителями.
5 (18) мая 1918 года атаман Краснов вступил в управление Войском, и в тот же день, вечером, его доверенное лицо, адъютант есаул Кульгавов, поехал с собственноручными письмами атамана к гетману Скоропадскому и к императору Вильгельму.
Императору Вильгельму Второму атаман написал (на немецком языке (!)) следующее дИвное послание:
«Письмо Донского Атамана Императору Вильгельму
Ваше Императорское и Королевское Величество.
Податель сего письма, Атаман Зимовой станицы Всевеликого Войска Донского при Дворе Вашего Императорского Величества Герцог Лейхтенбергский и его товарищ Генерал-Майор Черячукин, в Германии уполномочены мною, Донским Атаманом, приветствовать Ваше Императорское Величество Могущественного Монарха Великой Германии и передать нижеследующее.
Два месяца борьбы доблестных Донских казаков, которую они ведут за свободу своей родины с таким мужеством, с каким в недавнее время вели борьбу против Англичан родственные Германскому народу Буры, увенчались на всех фронтах нашего Государства полной победой, и ныне земли Всевеликого Войска Донского на 9/10 освобождены от диких красногвардейских банд.
Государственный порядок внутри страны окреп, и установилась полная законность. Благодаря дружеской помощи войск Вашего Императорского Величества создалась тишина и на Юге войска, и мною приготовлен корпус казаков для поддержания порядка внутри страны и воспрепятствования натиска врагов.
Молодому государственному организму, каковым в настоящее время является Донское Войско, трудно существовать одному и потому оно заключило тесный союз с главами Астраханского и Кубанского войск полковником князем Тундутовым и полковником Филимоновым с тем, чтобы по очищении земли от большевиков составить прочное государственное образование на началах федерации Всевеликого Войска Донского, Астраханского войска с калмыками Ставропольской губернии, Кубанского войска, а впоследствии, по мере освобождения, и Терского войска, а также народов Северного Кавказа.
Согласие всех этих держав имеется, и вновь образуемое государство в полном согласии с Всевеликим Войском Донским решило не допускать до того, чтобы земли его стали ареной кровавых столкновений и обязались держать полный нейтралитет.
Атаман Зимовой станицы нашей при дворе Вашего Императорского Величества уполномочен мной просить Ваше Величество признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск Северного Кавказа, права на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского Союза.
Просить Ваше Императорское Величество признать границы Всевеликого войска Донского на прежних географических и этнографических его размерах, помочь разрешению спора между Украйной и Войском Донским из-за Таганрога и его округов в пользу Войска Донского, которое владеет Таганрогским округом более 500 лет и для которого Таганрогский округ является частью Тьмутаракани, от которой и стало Войско Донское.
Просить Ваше Величество содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии и города Воронежа, станции Лиски и Поворино и провести границы войска Донского, как это указано на карте, имеющейся в Зимовой станице.
Просить Ваше Величество оказать давление на советские власти Москвы и заставить их своим приказом очистить пределы Всевеликого Войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский Союз, от разбойничьих отрядов красной гвардии и дать возможность восстановить нормальные мирные отношения между Москвой и Войском Донским. Все убытки населения войска Донского торговли и промышленности, происшедшие от нашествия большевиков, должны быть возмещены Советской Россией.
Просить Ваше Императорское Величество помочь молодому нашему государству орудиями, ружьями, боевыми припасами и инженерным имуществом и, если признаете это выгодным, устроить в пределах Войска Донского орудейный (так в тексте- прим.), ружейный, снарядный и патронный заводы.
Всевеликое Войско Донское и прочие государства Доно-Кавказского Союза не забудут дружеской услуги Германского народа, с которым казаки бились плечом к плечу еще во время Тридцатилетней войны, когда Донские полки бились в рядах армии Валленштейна, а в 1807 году и 1813 г. Донские казаки со своим Атаманом графом Платовым боролись за свободу Германии и теперь, после почти трех с половиной лет кровавой войны на полях Пруссии, Галиции, Буковины и Польши, казаки и германцы взаимно научились уважать храбрость и стойкость своих войск, а ныне, протянув друг другу руки, как два благородных бойца, борются за свободу родного Дона.
Всевеликое войско Донское обязуется за услугу Вашего Императорского Величества соблюдать полный нейтралитет во время войны народов, не допускать на свою территорию враждебной германскому народу вооруженной силы, на что дали свое согласие и Атаман Астраханских войск князь Тундутов и Кубанское Правительство и, по присоединении, остальные части Доно-Кавказского Союза.
Всевеликое Войско Донское предоставляет Германской Империи право преимущественного вывоза избытков за удовлетворением местных потребностей хлеба зерном, мукой, кожевенных товаров и сырья, шерсти, рыбных товаров и изделий, скота и лошадей, вина виноградного, растительных и животных жиров и масла, изделий из них, табачных товаров и других продуктов садоводства и земледелия, взамен чего Германская Империя доставит сельскохозяйственные машины, химические продукты и дубильные экстракты, оборудование экспедиции заготовления государственных бумаг соответствующим запасом материалов, оборудование суконных, хлопчато-бумажных, кожевенных, химических, сахарных и других электротехнических принадлежностей.
Кроме того, Правительство Всевеликого Войска Донского предоставит германской промышленности особые льготы по помещению капиталов в Донские предприятия торговли и промышленности, в частности, по устройству и эксплуатации новых водных и иных путей.
Тесный договор сулит взаимные выгоды и дружбу, спаянную кровью, пролитой на общих полях сражений воинственными народами германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами.
К Вашему Императорскому Величеству обращается с этим письмом не дипломат, тонкий знаток международного права, но солдат, привыкший в честном бою уважать силу германского оружия, а поэтому прошу простить прямоту моего тона, чуждую мелких ухищрений, и прошу верить в искренность моих чувств.
Уважающий Вас Петр Краснов,
Донской Атаман Генерал-Майор.
(Приводится по тексту книги Вольфганга Акунова «КРЕСТ И ЗВЕЗДА ГЕНЕРАЛА КРАСНОВА ИЛИ ПЕРОМ И ШАШКОЙ»)
Итак, налицо классическое прошение вассала к своему сюзерену, полное униженных просьб и самых заманчивых, для него, предложений.
Давайте проанализируем это красновское послание:
- обратите внимание на то, что в этом, довольно обширном прошении, Краснов НИ РАЗУ не употребляет слово «Россия», или «русский».
Видимо, он уже тогда отправил русский народ в политическое небытие.
Кстати, русофобия Краснова многократно проявлялась в его обращениях и публичных выступлениях как в годы Гражданской, так и Великой Отечественных войн.
С самого начала своего правления атаман Краснов заявил, что «путь спасения Дона лежит в окончательном его отделении от матушки-России».
Он требовал, чтобы «из стратегических соображений» казаки заняли российские города вне пределов Донской области: Воронеж, Царицын, Камышин, Поворино.
Краснов заявлял о том, что казаки являются «отдельной нацией» и они не имеют отношения к русскому народу.
В донских газетах стали появляться статьи, доказывающие происхождение донцов чуть ли не от жителей древней Трои, от этрусков, амазонок и так далее.
(Все это очень напоминает «исследования» сегодняшних «нэзалэжных» украинских историков, не правда ли?!
Правда, до того, чтобы рассказывать что казаки, в свое время, «выкопали Черное море», красновские псевдоисторики тогда не сумели додуматься).
Нынешним поклонникам, «читателям и почитателям» Краснова, неплохо бы усвоить то, что вся его злобная идеология была выстроена на противопоставлении «благородных казаков» и «рабского, забитого русского народа», к которому казачество, дескать, не имеет никакого отношения.
- Краснов просит Вильгельма Второго официально «признать» его новоиспеченную «державу».
Ни о какой «Единой и Неделимой России» (за которую воевали Добровольческие части, и которая была «знаменем» Белого движения) у Красного и речи нет.
По существу, Краснов откровенно просит Вильгельма признать законность расчленения России и утвердить создание будущей «федерации» (!!!) в составе еще 4-х таких же марионеточных «держав»: «Астраханского войска с калмыками Ставропольской губернии, Кубанского войска, Терского войска, а также народов Северного Кавказа».
Мало того, Краснов просит своего сюзерена повлиять на другого его вассала – гетмана Украины Скоропадского, чтобы тот вернул красновской «державе» Таганрог с окрестностями.
Кроме этого, уже «по дружбе», Краснов просит Вильгельма (еще совсем недавно – своего «заклятого врага») отдать ему заодно и все Поволжье с городами Камышин и Царицын, ну и заодно – Воронеж «до кучи»!!!
Читая такое, удивляешься, ведь именно Краснов (и его сторонники) громогласно обвиняли большевиков в том, что они «германские шпионы» и хотят «продать Вильгельму Россию».
А тут, в личном и секретном письме Вильгельму – такой откровенный холуяж и «торговля» Россией, ее интересами и землей (в собственных интересах, разумеется), что приличные слова в адрес сочинителя и подобрать сложно.
Есть просьбы и попроще: помочь «молодому государству» орудиями, ружьями и патронами, благо Краснов прекрасно понимал, что после развала всех трех русских фронтов, немцам достались огромные запасы нашего военного снаряжения, которое ин не было нужно.
Взамен Краснов слегка завуалированно предлагает Германии своего рода военный союз, обязуясь:
- «не допускать на свою территорию враждебной германскому народу вооруженной силы», на что, якобы, дали свое согласие и все остальные части будущей марионеточной красновской «федерации».
Под «враждебной германскому народу силой», разумеется Краснов подразумевает войска Антанты, которые как раз в это время начинали свою военную интервенцию в Россию;
- предоставить Германии, если она того пожелает, право строить свои военные заводы на своей территории;
- предоставить Германии «право преимущественного вывоза» «избытков» хлеба шерсти, рыбы, скота и лошадей, растительных и животных жиров и масла и других продуктов садоводства и земледелия, что в условиях 3-х летней блокады со стороны Антанты, и самого натурального голода в Германии, было хорошей приманкой для Вильгельма Второго.
- обещаны также некие «особые льготы» для германской промышленности, содержание которых можно было толковать как заблагорассудится.
Венцом всего этого творения было заявление Краснова о «дружбе спаянной кровью» казаков и германцев, которая «станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами».
Тут уж, фактически прямое предложение своих услуг для борьбы с врагами Германии, которыми в то время были страны Антанты.
Да уж…
Если бы что-то подобное в адрес Вильгельма Второго написали руководители Советской России, то их, с полным правом, можно было бы считать германскими слугами и агентами.
Брестский договор (действительно и унизительный, и «похабный») был вырван у Советской России силой германского оружия, под угрозой полной оккупации страны немцами.
А тут - атаман донского казачества ДОБРОВОЛЬНО и инициативно предлагает себя (и свою «державу») к услугам «злейшего врага России Вильгельма Второго» (как писали о нем газеты).
Так кто же НА ДЕЛЕ был «германским агентом» и кто откровенно просил врага России о признании раздела Единой и Неделимой Родины?!
Нечего и говорить о том, что эти предложения Краснова были с удовлетворением восприняты в германских «верхах».
Есаул Кульгавов должен был передать это письмо Краснова в Киев, командующему немецкими оккупационными войсками на Украине генералу Эйхгорну, которому была послана копия этого письма.
Гетману Скоропадскому атаман Краснов тоже написал о своем избрании, о вечной дружбе, которая была между Украиной и донскими казаками, указывал на то, что украинцы неправильно считают свои границы, и просил о скорейшем восстановлении старой границы земли Войска Донского. Кроме этого атаман писал о посылке нового посольства на «нэзалэжную Украину» в лице генерал-лейтенанта Свечина и генерал-майора Черячукина.
Уже 8 мая вечером к атаману явилась делегация от генерала от кавалерии фон Кнёрцера из Таганрога, заявившая, что германцы никаких завоевательных целей не преследуют, что они заинтересованы в том, чтобы на Дону восстановился возможно скорее полный порядок, что Таганрогский округ и Ростов они заняли лишь потому, что украинцы им сказали, что они принадлежат Украине и что этот пограничный спор надо разрешить с гетманом Скоропадским.
«Результатом усилий, предпринятых П.Н. Красновым на посту Донского Атамана, стал «зеленый свет», полученный от германского командования на вооружение спешно формируемой Донской (а через Донскую — и Добровольческой) армии!
За первые же полтора месяца Дон получил с Украины через немцев 1 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 артиллерийских орудий, 109 000 артиллерийских снарядов и 11 500 000 ружейных патронов. Причем из этого количества 35 000 снарядов и 3000 000 патронов были донцами за это время совершенно безвозмездно переданы Добровольческой армии», - восторгается в своей книге Вольфганг Акунов, ярый поклонник красновских усилий по установлению «дружбы» с Вильгельмом.
А вот, на мой взгляд, тут особенно восторгаться нечем.
Германии, за годы Первой мировой войны, и особенно после развала русской армии, достались огромные запасы ее вооружений: сотни тысяч винтовок, многие тысячи орудий и пулеметов, миллионы снарядов и сотни миллионов патронов.
Краснову же немцы выделили жалкие крохи этого богатства: меньше 2-х тысяч винтовок (этого не хватит даже для вооружения одного полка), 46 орудий (это меньше, чем требовалось для одной артбригады) немного патронов и снарядов.
В общем-то, мизер, а ведь он так старался…
«Атаман Краснов в первом же приказе потребовал: «как ни тяжело для нашего казачьего сердца... чтоб все воздержались от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам, и смотрели бы на них так же, как на свои части...
Естественно, немцы грабили донскую территорию, но ограблению в основном подверглись Таганрогский и Донецкий округа, где подавляющую часть населения составляли крестьяне. Казачьи станицы пострадали в единичных случаях. Краснов развернул «взаимовыгодную торговлю», приравняв 1 марку к 75 донским копейкам. За 1 русскую винтовку с 30 патронами немцам давали пуд ржи или пшеницы. Подобную цену на оружие трудно назвать высокой. Она действительно была «взаимовыгодной». Немцы продавали доставшиеся им даром вооружение с русских складов на Украине, а Краснов его за бесценок скупал», - сообщают в другой современной апологетической книге («Белые генералы») ее авторы А. Венков, А. Шишов.
Посчитайте сами, СКОЛЬКО пудов зерна «отвалил» атаман Краснов блокадной Германии только за 1600 винтовок и 8 500 000 патронов, полученных от Вильгельма за первые полтора месяца «дружбы» с ним!
Поначалу немцы поддерживали претензии гетманского правительства Скоропадского на Таганрогский и Ростовский округа Донской области.
Интересно, что взамен гетман предлагал Краснову устье Волги (видимо, командующий германскими оккупационными войсками на Украине генерал Эйхгорг как-то ознакомил Скоропадского с письмом Краснова Вильгельму, где атаман просил об этом). Поскольку «спорные» округа давали 70 % всего налогового дохода Войска Донского, 81 % добываемого угля, на их территории располагалось 86 % фабрик, заводов и других предприятий красновской «державы», то за них следовало побороться.
«Донское правительство сразу же заявило, что «считает Ростов и Таганрог в Донской области. Присутствие германских войск не означает оккупацию или украинизацию этих городов», и начало тяжбу с гетманом за Таганрогский округ.
Зная истинную цену «Украинской державе», донские делегации и сам атаман в основном переговоры вели с немцами, а гетманское правительство иногда с презрением называли «неудачным экспериментом на живом народном организме».
Кроме того, взаимоотношения «доно-германские» сильно повлияли на взаимоотношения Дона и Добровольческой армии. Между немцами и «добровольцами» была взаимная вражда. Контакты Краснова с немцами сразу же обостряли неприязнь между Красновым и Деникиным, а попытки Краснова поддержать «добровольцев» вызывали настороженность и недоверие к нему со стороны германского командования» (А. Венков, А. Шишов «Белые генералы»).
Ничего удивительного в этом недоверии немцев к Краснову нет: кому же понравится, что твой новоявленный и полностью зависимый «союзник», пытается, за твоей же спиной, заигрывать с теми, кто открыто называет тебя «врагом»?!
Желание усидеть сразу на двух стульях никого еще до добра не доводило…
Германское командование, которое не оставляло замыслов о своей экспансии на Кубань путем «воссоединения» Кубани и Украины, запросило Краснова о положении и планах Добровольческой армии.
Краснов ответил, что Добровольческая армия 30 июня самовольно, без ведома донского командования бросила позиции под Кагальницкой — Мечетинской и на свой страх и риск отправилась в неизвестном направлении. Силы «добровольцев» невелики, — успокоил немцев Краснов, — всего 12 тысяч, из них 70 % — кубанские казаки и 1,5 тысячи — отряд Дроздовского.
«7 августа 1918 года Украина и Дон заключили предварительное соглашение, в котором признавали «взаимно свою независимость и суверенитет». Таганрогский и Ростовский округа оставались за Доном. Донецкий бассейн находился под контролем обеих «держав».
Помимо этого было заключено секретное соглашение, по которому Украина передавала Дону оружие на вооружение трех корпусов. После чего на мирных переговорах между Украинской державой и РСФСР (немцы по Брестскому мирному договору заставили большевиков признать Украину) украинская делегация заявила советской, что «Украина признала самостоятельность Донской республики, и поэтому не желает устанавливать с Россией границ в области Дона».
Выборы донского атамана состоялись 12 (25) сентября 1918 года.
Деникинские сторонники надеялись на успех, но в дело вмешались немцы. Их вполне устраивал Краснов.
«Донские казаки деловым образом разрешили вопросы, поставленные нами; равно и мы деловым образом разрешили вопросы, поставленные ими», — было заявлено в рейхстаге.
Немцы не желали передачи власти на Дону проденикински и проантантовски настроенному А. П. Богаевскому, которого усиленно двигала на атаманский пост либеральная оппозиция.
Перед выборами на закрытом заседании А. П. Богаевский прочел Кругу телеграмму майора Кохенгаузена, который от имени германского командования требовал вновь избрать П. Н. Краснова атаманом и угрожал в противном случае изменить существующие доброжелательные отношения к Дону со стороны немцев». (А. Венков, А. Шишков «Белые генералы»).
Думаю, из этой телеграммы понятно, в чьих интересах действовал тогда Краснов.
«Когда немцы вели переговоры с советским руководством о разграничительной (демаркационной) линии между советскими и германскими войсками, Краснов склонял немцев, чтоб они потребовали демаркационной линии по Волге, начиная от Камышина, по Азовскому и Черному морю, иначе он якобы не мог поставить немцам требуемое продовольствие, так как на Дону намечался неурожай и положение могла спасти лишь Задонская степь.
Немцы ответили, что для установления такой демаркационной линии им придется открыть военные действия против большевиков, добровольно такую территорию те, конечно же, не сдадут.
Кроме того, немцы отказались, открыто признать Дон независимым государством.
На совещании в Спа, в ставке кайзера Вильгельма, было решено: «Стремление донских казаков к самостоятельности не следует поощрять.
Верховное главнокомандование, однако, считает обязательной военной необходимостью привлечь на свою сторону донских казаков, снабдив их деньгами и оружием, чтобы удержать от объединения с чехословаками.
Верховное командование окажет при этом тайную поддержку казакам, так что политическому руководству вовсе не следует об этом знать...» (А. Венков, А. Шишков «Белые генералы»).
Краснов очень надеялся на то, что сумеет въехать в Москву на «германском бронепоезде».
Летом 1918 года Людендорф начал второе генеральное наступление на Западном фронте и, поначалу добился там ощутимых успехов.
Многим казалось, что Германия может победить в мировой войне, или добиться «почетного мира».
Краснов, считавший немцев своими стратегическими союзниками, мечтал об их победе и о том, чтобы Вильгельм Второй вошел в Москву во главе победоносных германских войск.
В своей книжке «Всевеликое Войско Донское» Краснов откровенно говорит об этой мечте:
«Тогда — и это по тогдашнему настроению и состоянию Красной армии, совершенно не желавшей драться с немцами — несомненно, так и было бы — тогда немецкие полки освободителями вошли бы в Москву.
Тогда немецкий Император явился бы в роли Александра Благословенного в Москву, вся измученная интеллигенция обратила бы свои сердца к своему недавнему противнику. Весь Русский народ, с которого были бы сняты цепи коммунистического рабства, обратился бы к Германии и в будущем явился бы тесный союз между Россией и Германией. Это была бы громадная политическая победа Германии над Англией, перед которой ничтожной отказался бы прорыв Линии Гинденбурга на Западном фронте и занятие Эльзаса. И державы Согласия приняли все меры, чтобы не допустить этого»…
(Всевеликое Войско Донское, с. 265).
Надо сказать, что настроения немалой части белых офицеров в Добровольческой и Донской армиях тоже было прогерманским, а немецкие регулярные войска, порой, воевали против красных отрядов, действуя совместно с частями добровольцев и красновских казаков.
Так в диспозиции атаки, в результате которого был освобожден Батайск, было указано: «в правой колонне действуют германский батальон и батарея, в центре — донцы, а в левой колонне — отряд полковника Глазенапа Добровольческой армии».
Однако с Деникиным, который придерживался проантантовской ориентации, и не одобрял прогерманской политики Краснова, отношения у атамана были натянутыми.
Интересно, как эту ситуацию описывает в своей книге один из активных нынешних сторонников Краснова Вольфганг Ахундов:
«…общеизвестно, что самым слабым местом Добровольческой армии была как раз дисциплина. Как говорится, «доблести много — дисциплины мало». Разлад между Доном и Добровольческой армией начался с мелочей и пустяков, но со временем он, вследствие крайне обостренного самолюбия генерала Деникина, очень скоро вылился в крайние формы.
Деникина постоянно раздражала мысль, что Войско Донское, в отличие от его собственных «странствующих музыкантов», находится в хороших отношениях с немцами, и что немецкие офицеры запросто бывают у Донского Атамана.
Деникин не думал о том, что именно благодаря этим хорошим отношением Краснова с немцами Добровольческая армия безотказно получала оружие и боеприпасы и что немцы беспрепятственно пропускали через Украину и Донскую область русских офицеров, желавших служить под знаменами Деникина. Напротив, он видел в позиции Атамана Краснова только «измену союзникам»… и неизменно сторонился Атамана.
Пока у Донского Атамана имелась на фронте 60-тысячная армия, а у Деникина (вместе в войсками Кубанской Рады) — 12-тысячная, пока все снабжение «вечно странствующих» деникинских ратей шло через Донского Атамана, взявшегося быть посредником между Украиной и немцами — с одной стороны, и Добровольческой армией — с другой, Деникин молчал…».
Приведем также любопытный отрывок из воспоминаний герцога Г.Н. Лейхтенбергского:
«Был конец июля 1918 г. В Киеве, где я тогда проживал со своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство Гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начала возрождаться.
На Дону правил Атаман Краснов и там также нарождалась вооруженная сила и укрепились порядок и тишина.
На Кубани Добровольческая армия успешно боролась с большевиками и старалась всемерно увеличивать свои силы. На юге России, таким образом, создавалась широкая база для действий против Советской Москвы в будущем.
Говорю: в будущем, потому что разнородные силы — Украину, Дон и Кубань — надо было еще координировать; теоретически координировать их было бы не трудно одной просто поставленной целью — борьбой с большевизмом, как с мировым злом и мировой опасностью, и восстановлением России. Теоретически большинство деятелей того времени это и понимали, но практически достигнуть соглашения в этом направлении было крайне нелегко: мировая война все еще продолжалась, и Россия, как таковая, выбыла из строя и превратилась в арену междоусобной войны и международных интересов.
На Украине господствовали немцы, и Гетман должен был с ними считаться при каждом своем шаге. Своей армии у него еще не было и неизвестно было, когда немцы разрешат таковую создать…
Добровольческая армия, выкинув лозунг: «верность союзникам до конца», всецело рассчитывала на их, союзников, помощь и, ставя патриотическим лозунгом: Единую, неделимую Россию, не желала признавать Украины, (лишь) поневоле считаясь с Доном и, что было хуже с практической, русской точки зрения, признавала немцев на Украине своими врагами и всячески это подчеркивала…
Атаман Краснов мог,… со спокойной совестью искать материальной поддержки и у немцев, и у Союзников, поскольку и те, и другие пожелали бы помогать ему в борьбе против большевиков…
Вся относительная устойчивость положения на Дону рухнула в ноябре 18-го года — когда стало известно, что Кайзер Вильгельм II отрекся от престола и покинул страну. Это известие совершенно убило дух германского офицерства, и армия стала стремительно разлагаться, повторяя путь русской армии 17-го года, может быть, в чуть более цивилизованном варианте.
Ошеломленные переворотом в собственном тылу германские солдаты, как писал П.Н. Краснов, всего неделю назад грозным «Halt» останавливавшие толпы рабочих и солдат на Украине, покорно давали себя обезоруживать украинским крестьянам.
Украинские большевики останавливали эшелоны со спешившей домой баварской кавалерийской дивизией, отбирали оружие и уводили из вагонов лошадей».
Карьера Краснова закончилась в связи с германской революцией и крахом Германской империи в ноябре 1918 года.
После капитуляции Германии на Дон прибыли представители держав АНТАНТЫ, поддерживавших концепцию единого командования Белыми армиями на Юге России, против чего категорически возражали генерал Краснов и назначенный им командующим Донской армией генерал Денисов.
В начале 1919 года к Краснову прибыл, с чрезвычайными полномочиями, начальник французской военной миссии капитан Фукэ.
Кстати, обратите внимание на то, как низко оценивали «белых» французы: в качестве полномочного представителя к атаману Всевеликого Войска Донского они прислали не генерала и даже не полковника, в всего лишь какого-то жалкого капитана, который и предъявил Краснову, в качестве предварительных условий любой союзнической помощи, ультиматум следующего содержания:
«Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фукэ, с одной стороны, и Донской Атаман, председатель Совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:
1.Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.
2.Как высшую над собою власть в воинском, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франшэ д`Эсперэ.
3.Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фукэ все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фукэ.
4.Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе «Донец», где бы они не находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-типроцентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула…»
«Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фукэ.
— Это все? — спросил он возмущенным тоном.
— Все, — ответил Фукэ. Без этого Вы не получите ни одного солдата».
Вот такие условия продиктовали белым французские союзники.
Кроме этого, в конце января 1919 года в Верхне-Донском округе разразилась настоящая катастрофа — несколько казачьих полков отказались продолжать вооруженную борьбу и перешли на сторону противника.
О том, что этому предшествовало, рассказывает сам Краснов:
««На Рождестве, к 28-му Верхне-Донскому, Мигулинскому и Казанскому полкам, стоявшим в Воронежской губернии, к северу от Богучара, пришли парламентеры от Красной армии. Это были не обычные парламентеры, приходившие и раньше сдаваться, это были люди, посланные от «рабоче-крестьянской» армии. Командиры полков и офицеры не успели ничего сделать, как казаки сбежались к ним толпою и на позиции устроился митинг, на котором казаки слушали, развесив уши, то, что им говорили пришедшие от Красной армии люди.
Они говорили хорошие и правильные, как казалось простому, измученному войною казаку, вещи.
Потом в Казанскую станицу на хорошей тройке приехало три молодых человека в отличных шубах. Они потребовали общего сбора казаков. Когда казаки собрались в станичном правлении, молодые люди поднялись на трибуну …Они доказывали превосходство народной Советской власти перед какою-либо другою и предлагали немедленно приступить к выбору совета и исполнительного комитета. Станичного атамана не было. Он поехал с докладом в Новочеркасск. Появилось на собрании вино, «царские деньги целыми пачками, и «Советская власть» была признана.
Ворчали только старики, но как-то так оказалось, что их живо связали и отправили в станичную тюрьму...» (Краснов П.Н. «Всевеликое Войско Донское»).
(Эта история, кстати, очень хорошо иллюстрирует то, насколько популярным среди казаков был сам Краснов, с его германофильством, и как они «хотели» воевать за «белое дело»).
Случаи перехода целых полков на сторону «красных», в то время, были нередки и в армиях Колчака и в Добровольческой армии.
Вот, что об этом вспоминает поручик С. Мамонтов, служивший в артиллерии Добровольческой армии:
«Мы занимали Пологи, маленький городок в конце бесконечных селений, и железнодорожный узел…
Один еврей пришел к нам и шепотом известил, что этой ночью назначено выступление махновцев. Мы сообщили об этом Шапиловскому, а он начальнику группы. Тот сказал, что к нам в Пологи идет поезд с гвардейской пехотой и, вероятно, прибудет этой же ночью…
Вокзал был полон солдат.
Гвардейцы прибыли. Шестьсот рослых, хорошо обмундированных солдат, только что приехавших из Франции, где они воевали во время войны.
Я пошел к полковнику Шапиловскому сообщить радостную новость…
Я заснул совершенно успокоенный. Да, шестьсот рослых гвардейцев это совсем другое дело, чем наши неполные эскадроны. Теперь махновцы не посмеют двинуться…
Вновь прибывший гвардейский батальон занял окраину бесконечных деревень со стороны махновцев и позволил нам встать на вполне заслуженный отдых. Мы заняли лучшие дома в Пологах…
Был конец января или начало февраля 1919 года. Было холодно, но снега мало. Наши офицеры играли в карты до одурения, ничем другим не занимались. Было сильно накурено. Я в карты не играл и не курил, поэтому часто выходил из собрания, чтобы прогуляться…
Три конных появились на кургане. Наши или махновцы? Вероятно, наши.
Я пошел наискось, приближаясь к ним, но имея возможность их обойти, если они окажутся махновцами. Вскоре я узнал лошадей и направился к ним.
Капитан Лукьянов, очень близорукий, навел на меня свой карабин.
- Вы с ума сошли! Это я, Мамонтов.
— А, хорошо, что вы крикнули, а я хотел уже стрелять. Откуда вы являетесь? Знаете новость?
Солдаты, прибывшие из Франции, перебили своих офицеров и перешли к махновцам.
Мы пошли портить путь, чтобы их бронепоезд не мог нас преследовать».
Представьте себе, каково было белым офицерам командовать своими солдатами, постоянно ожидая, что те могут выкинуть подобный «фортель»…
Служивший в Добровольческой армии ротмистр А.А. Столыпин (племянник знаменитого Петра Столыпина), 4 апреля 1919 года делает в своем дневнике такую запись:
«Самое печальное – это настроение солдат. Молодёжь составляет лучший элемент, но, с другой стороны, она одинаково легко поддаётся обработке как со стороны офицеров, так и со стороны большевицких агитаторов. А таковые, несомненно, имеются.
Что касается до старых солдат, то среди них большинство смотрит исподлобья на офицеров и, конечно, при первой же возможности перебегут к большевикам. Их держит только страх.
Всё это немного напоминает укротителей в клетке с дикими зверями. Стоит укротитель, в одной руке револьвер держит и смотрит в глаза зверю, а сам боится повернуться к нему спиной. Неудачное движение, маленькая рассеянность – и укротитель погиб. Так и здесь.
Спят офицеры с винтовкой у изголовья, с револьвером под подушкой и чуть ли не с ручной гранатой на ночном столике. Вечером ставни тщательно запираются и замки у дверей осматриваются. Приятная жизнь, что и говорить».
Подчеркнем еще раз: по мнению боевого офицера А.А. Столыпина, БОЛЬШИНСТВО «старых» солдат было готово уже тогда, в период относительных успехов «белых» армий, при первой возможности перебежать к большевикам, а г.г. офицеры вынуждены были спать «с револьвером под подушкой».
Это мнение ротмистра Столыпина особенно полезно прочитать нынешним мифотворцам.
Вернемся теперь к бесславному завершению карьеры атамана Краснова в 1919 году.
2 февраля 1919 года Большой Войсковой Круг на своем заседании потребовал отставки высокопоставленных генералов С.В. Денисова и И.А. Полякова, приближенных Краснова.
Атаман Краснов заявил, что это недоверие Большого Войскового Круга распространяется и на него, и подал в отставку.
Отставка была принята Большим Войсковым Кругом.
Затем начался торг по кандидатуре «преемника».
Вот как это описывает в своей книге Вольфганг Акунов:
«Прибывший к концу Круга генерал Деникин выразил лицемерное сожаление и посоветовался с Атаманом Красновым о достойных кандидатурах на пост командующего Донской Армией и начальника ее Штаба. П.Н. Краснов указал на генералов Ф.Ф. Абрамова и А.К. Кельчевского — высокоодаренных, образованных и понимающих военное дело. К назначению предложенных ему в качестве кандидатов Сидорина и Семилетова генерал Краснов отнесся резко отрицательно, как к личностям нечестным, беспринципным и способным на всяческую интригу.
Вот мнение генерала П.Н. Краснова о генералах Сидорине и Семилетове, как и о прочих любимчиках Харламова, Деникина и «прокадетского» Большого Круга:
«Нет, нет, никогда. Только не Сидорин. Это нечестный человек, погубивший наступление генерала Корнилова на Петроград. Это интриган. И притом он пьет», сказал Атаман…
По окончании доклада генерала Денисова (на Большом круге 2 февраля 1919 года — В.А.) на трибуну начали выходить один за другим все те генералы и штаб-офицеры, которые были в свое время удалены генералом Денисовым от службы и добились звания членов Войскового Круга.
Вышел генерального штаба полковник Бабкин, удаленный за трусость и глупость, вышел генерал Семилетов, лихой руководитель детских партизанских отрядов, эксплуатировавший детей и командовавший партизанами из такого далека, где не слышны были пушечные выстрелы, удаленный за неправильно составленные отчеты, вышел генерального штаба полковник Гнилорыбов, удаленный за трусость и агитацию против Атамана, генерал-лейтенант Семенов, обвиненный в лихоимстве в Ростове, и, наконец, генерал Сидорин. Все они выступили с нападками на генерала Денисова, а косвенно на Атамана Краснова.
Разумеется, генералом Деникиным в командующие были назначены именно они. Причем командующий Донской Армией Сидорин поручил генералу Семилетову организацию боевых дружин из студентов, кадет и гимназистов, что было запрещено при Краснове».
Не правда ли, дана потрясающая характеристика целой плеяды «белых вождей»: один генерального штаба полковник был уволен «за трусость и глупость», двое других также были ранее «удалены» за трусость и очковтирательство, «целый» генерал-лейтенант занимался «лихоимством», а главный кандидат в командующие Донской армией был горьким пьяницей!
И это – верхушка, «цвет» Донской армии?!
Если они были такими трусами и подлецами, то почему они были членами Войскового Круга?!
Не удивительно, что войско, возглавляемое такими полководцами, в конце концов, и проиграло все войны ХХ века, в которых участвовало…
Весну и лето 1919 года Петр Краснов со своей женой провели в Грузии, в Батумской области, на отдыхе.
В июле 1919 года, по ходатайству генерала от кавалерии Н.Н. Баратова, генерал Деникин рекомендовал Петра Николаевича в распоряжение командующего белой Северо-Западной армией — генерала от инфантерии Н.Н. Юденича.
В качестве рядового добровольца (никаких командных должностей Юденич ему не предложил) П.Н. Краснов проделал поход «северо-западников» от Нарвы до Царского Села и отступил с ними до Нарвы.
В январе 1920 года генерал Краснов был назначен представителем Добровольческой армии в Эстонии и стал членом комиссии графа Палена по ликвидации Северо-Западной армии.
В конце марта 1920 года Краснов, по требованию властей «независимой» Эстонии, был вынужден покинуть Ревель.
Краснов, и в эмиграции сохранил свои пронемецкие симпатии, он, как и многие другие эмигранты, с восторгом восприняли известие о нападении Гитлера на СССР.
28 июня, через шесть дней после начала Великой Отечественной войны, живший в оккупированном Париже Донской Атаман граф М.Н. Граббе издал специальный приказ-воззвание к донским казакам.
В его приказе в частности, говорилось,:
«Донцы! Неоднократно за последние годы в моих к вам обращениях предсказывал я великие потрясения, которые должны всколыхнуть мир; говорил неоднократно, что из потрясений этих засияет для нас заря освобождения, возвращения нашего в родные края.
22 сего июня Вождь Великогерманского рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы грозная германская армия, поражая полки Коминтерна. Великая началась борьба.
Донское казачество! Эта борьба — наша борьба. Мы начали ее в 1919 году, в тот момент, когда, пользуясь преходящими затруднениями Империи, интернациональная клика революционеров-марксистов своей лживой демократичностью обманула русский народ и захватила власть в Петербурге — не Донская ли Область первою отринула власть захватчиков…
И можем ли мы забыть ту дружескую помощь, которую оказала нам в борьбе, ведшейся нами рука об руку с не принимавшими большевизма национальными русскими силами, находившаяся в то время на юге России Германская Армия?
…Все казаки, принимавшие участие в борьбе, предпочли покинуть в 1920 г. Родину, уйти на чужбину, где ждало их неизвестное будущее, тяготы и тяжелые испытания. Войско Донское не подчинилось захватчикам, оно сохранило свою независимость, казачью честь, свое право на родную землю...
Двадцать лет надо было ждать, двадцать долгих лет!
…
И вот, наконец, пробил час, столь долгожданный. Поднято знамя вооруженной борьбы с коммунизмом, с большевиками, с советчиной.
Поднял это знамя мощный народ, силе которого ныне удивляется мир.
Мы не имеем пока возможности стать на поле битвы рядом с теми, кто очищает нашу землю от скверны коминтерна; но все наши помыслы, все наши надежды летят к тем, кто помогает порабощенной нашей Родине освободиться от Красного ярма, обрести свои исторические пути.
От имени Всевеликого Войска Донского я, Донской Атаман, единственный носитель Донской власти, заявляю, что Войско Донское, коего я являюсь Главою, продолжает свой двадцатилетний поход, что оружие оно не сложило, мира с Советской властью не заключало; что оно продолжает считать себя с нею в состоянии войны; а цель этой войны — свержение Советской власти и возвращение в чести и достоинстве домой для возобновления и возрождения Родных Краев при помощи дружественной нам Германии.
Бог браней да ниспошлет победу знаменам, ныне поднятым против богоборческой красной власти!
Атаманам всех Донских казачьих и Общеказачьих станиц по всем странам в эмиграции приказываю произвести полный учет всех казаков.
Всем казакам, в станицах и организациях казачьих не состоящим, приказываю в них записаться. Связь со мною держаться всемерно.
Донской Атаман, генерал-лейтенант Граф Граббе».
С большой приветственной речью к казакам и всем русским эмигрантам обратился тогда и Атаман Общеказачьего объединения в Германской империи, генерал-лейтенант Е.И. Балабин, который сказал следующее:
«Долгожданный момент освобождения России, наконец, наступил: 22 июня Вождь Германского народа, предупреждая нападение красных войск на свою территорию, приказал доблестной своей армии начать наступление.
Началась новая эра жизни России.
В первые две недели силам Коминтерна нанесен ряд тяжких поражений.
Добровольную помощь победоносной Германской Армии оказывают все нации Европы, снаряжая отряды для борьбы против моральной заразы, распространяемой из древней столицы Святой Руси, для борьбы за веру Христову, поруганную богоборцами-иудомасонами, за гражданскую свободу, за право хозяйственной инициативы, которая одна только дает твердый стимул для всякой разумной экономической деятельности...
Ныне освободительная задача возлагается Всеблагим Промыслом на Вождя Великой Германии Адольфа Гитлера.
Под его мудрым и благословенным водительством началось освобождение России, шестой части света, и не одной только России, но всего человечества, на священные права и свободу которого кремлевские злодеи замышляли и упорно подготовляли изменническое нападение.
Мы верим, что над нашей Родиной уже восходит заря свободы и счастья и что Великая Россия, в достойном союзе с великой Германией и всеми соединенными с нею народами Европы, вступит на путь истинного прогресса и новой жизни на началах общественной справедливости, права и материального благоденствия».
Познавательно и полезно почитать такие откровения, не правда ли?!
Генерал Краснов, который целиком и полностью разделял идеи графа Граббе и атамана Балабина, возглавил "Козакен-Ляйтштелле" — Главное Управление казачьих войск в составе германского вермахта.
Именно Краснов сочинил текст присяги, которую приносили чины казачьих частей в составе германского вермахта:
«Обещаю и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием, в том, что буду Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом. Не щадя своей жизни до последней капли крови.
В поле и крепостях, в окопах, на воде, на воздухе, на суше, в сражениях, стычках, разъездах, полетах, осадах и штурмах буду оказывать врагу храброе сопротивление и все буду делать, верно служа вместе с Германским воинством защите Новой Европы и родного моего войска от большевицкого рабства и достижению полной победы Германии над большевизмом и его союзниками».
И, в заключение этой главы приведем несколько цитат из красновских газет той поры:
Вот что писал 22 августа 1941 года в газете «Казачий вестник» руководитель КНОД (Казачьего национально-освободительного движения) Глазков:
«Не забывайте, станичники, что русские люди ушли в эмиграцию из-за своего прошлого. Казаки же ушли в эмиграцию из-за своего будущего.
А посему мы, казаки, не можем и не должны связывать свое будущее с русским прошлым!..
Мы казаки приветствуем каждую бомбу и каждую гранату, которые летят на головы московских тиранов!
Слава Богу, Москва горит!
Хайл Гитлер! Слава казачеству!»
А вот слова других «борцов с коммунизмом»:
" На Казачестве не было и нет страшного каинова клейма раболепства и кнутобоязни... Наш вольный станичный быт, сохранившийся, несмотря ни на что, до самых большевицких времен, тоже ничего общего не имеет с "ломанием шапок" и земными поклонами русского крестьянина. Об этих поклонах и "добрых баринах" мы знаем только по литературе…
Адольф Гитлер освобождает наши земли от кровожадного поработителя. У нас, у казаков, нет двух мнений о величии германского похода против большевизма».
(М. Карпов. Казачий вестник. 1941. № 4. 15 ноября)
"...Темна, разбойна, страшна душа русского человека, ухитрившегося, стоя тысячу лет на рубеже Европы и Азии, не принять ни от одной, ни от другой ни малейшей положительной черты. Русский характер, душа русского, остаются неизменными в своей кровожадности, в зверстве, в стремлении попрать все, чему поклонялся сам до вчерашнего дня, в стремлении уничтожить святыни других и всех заставить поклониться чему-то бесформенному, рожденному в кале и грязи, сложившемуся в воспаленном мозгу...
Казаки - прежде всего - люди. Это не хор, не оперетта, это народ; народ, не убивавший своих братьев, не осквернивший ни своих, ни чужих святынь".
(Казачий вестник. 1941).
И там же:
"Казаки-националисты - это те казаки, которые на основании исторических данных считают себя отдельным народом от великороссов, особой нацией, так как они образовались от смешения антов и готов, живших на Таманском полуострове и в низовьях Дона, с казахами, чигами и другими народами черкасского племени...
Казаки "русские", а их незначительная часть, - это потомки холопов и преступников, бежавших когда-то к казакам, и потому без указки барина они жить не могут".
Комментировать тут нечего…
В 1945 году П.Н. Краснов был выдан англичанами представителям СМЕРШа и 16 февраля 1947 года, по приговору военного трибунала, Краснов был повешен.
http://www.proza.ru/2015/09/03/418 Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения)

(Отредактировано автором: 22 сентября 2016 — 12:55) ----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
Григорий Не я  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 13:03
|
Генерал - полковник


Сообщений всего: 56434
Дата рег-ции: 24.01.2014
Репутация: 131
[+]

|
STiv пишет: Врангель во время одной из последних встреч с Деникиным сказал: «Белая армия дискредитировала себя грабежами и насилиями. Здесь всё потеряно. Иди во второй раз по тем же путям под добровольческим флагом нельзя. Нужен другой флаг-только не монархический». В отличие от Деникина Врангель стал проводить «левую политику правыми руками»-то есть ограничивать власть помещиков и увеличивать земельные наделы крестьян ( в отличие от Деникина, который принял «Указ о третьем снопе» согласно которому крестьяне обязаны были отдавать треть урожая вернувшемуся помещику), однако при этом крестьяне всё равно массово уклонялись от мобилизации в его армию-и Врангель был вынужден отменить название Добровольческая армия, заменив его на «Русскую» армию. Это тот Врангель. который в Крыму вешал противников на столбах? |
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 13:11
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Григорий Не я пишет: Это тот Врангель. который в Крыму вешал противников на столбах?
Он самый........................
И еще для сказочников, про невинных белых и их методах:
Вот отрывок из мемуаров белогвардейского контрразведчика Николая Сигиды, созданных в 1925 году в Софии, «для личного пользования» (публ. журнал „Родина“, 1990, № 10)
белый террор
«Причина ареста всегда вызывалась (так в тексте - B.F.) показаниями свидетелей, или доносом, либо захватом какого-либо уличающего документа. 1 Все разбирательство длилось не более суток, через каковой срок арестованный, кто бы он ни был, или освобождался, снабженный соответствующим документом, или расстреливался. Другого наказания мы не имели, а в разбирательствах были крайне осторожны. Естественно, не щадили евреев, но они сами тому виной.»
Итак, террор, не скрывающий своего антисемитского лица. «Крайняя осторожность разбирательств» явствует из следующего отрывка:
«… допрос имел быть «с пристрастием» , то есть с шомполами, для большей словоохотливости допрашиваемого. Разумеется, что Зявкина говорить ничего не хотела. …Когда ей заявили, что принуждены будут дать ей 25 ударов - B.F., а подпрапорщику С. было сказано: «Подпрапорщик, приготовьтесь», эта «милая женщина», презрительно улыбаясь, заметила: - Ведь вы офицеры-рыцари. Неужели вы сможете ударить женщину? - Преступник в глазах судей - существо бесполое. Он - преступник и все. Поэтому или отвечайте или вас будут бить., - сказал Бологовский.»
Палачам не удалось сломить отважную революционерку. Думаете, она была освобождена? Как бы не так:
"Она предпочла быть битой, и не только 25 раз, а гораздо больше. И даже тогда, когда ее вешали, она все же нашла в себе мужество сказать: - Сколько вас сейчас, а я одна, и сколько вас было тогда, я же была тоже одна.
После этого, подрыгав немного ногами и руками, она осталась «также одна».
Ну что ж, скажут иные. Тупой солдафон, что с него взять. Было ведь и другое Белое Движение, интеллигентное, утонченное и лилейное. Да, было - и вот его пример. Путевой дневник А.А. Эйлера (публ. журнал «Звезда», 2000, № 1), занимавшего должность в администрации деникинской Добровольческой армии:
«Познакомился с приехавшим к губернатору из Актюбинска уездным начальником Актюбинского уезда полковником Кожиным. Бывший жандармский офицер, грубый и цинично жестокий человек. 2 В частных разговорах проявляет несомненные наклонности к садизму, рассказывая как утонченно жестоко он мучал большевиков на фронте, закапывая их живыми в землю и вставляя им в задний проход раскаленные шомполы. Политику Добрармии, не стесняясь, ругает, считая ее «дермократией» Оригинальные, право же, предтечи у нынешних державных патриотов! - B.F.Поразителен контраст двух начальников уезда: Леонтовича и Кожина…»
Если верить Эйлеру, контраст и правда имеет место: «Казачий полковник Леонтович. Впечатление: энергичный и деятельный администратор, понимающий законность и гражданский порядок.»
Как именно «деятельный администратор» понимает законность видно из следующего же абзаца: «При въезде в город стоит виселица. Но людей вешают и на городском бульваре - в центре города, за что на днях был отстранен от должности прапорщик, приводивший в исполнение приговор полевого суда…»
Уточним - прапорщик был отстранен не за расправу над пленным, а за недостаток эстетического чувства. Подумать только: бульвар в «освобожденном» белыми городке, под ручку фланируют дамы и господа - а тут… гнусная большевистская чернь даже после смерти смеет осквернять своим видом променад благородного общества! Фи…
И это не случайность. Тема массовых расправ всплывает в дневнике не раз:
«Получил от Городской и Земской Управ удручающий материал, подтвержденный и начальником уезда, о деятельности полк. Мшанецкого, штаб-ротмистра Литвина и хорунжего Голубинцева. Последних двух уже в городе нет. Штаб-ротмистр Литвин через 2 1/2 месяца после занятия Св.Креста Добрармией среди белого дня в центре города расстрелял 60 больных красноармейцев, взятых им из госпиталя вопреки протестам персонала, не имея ни приказа об этом, ни приговора суда. Недострелянные ползали по городу и залезали в частные дома. Начальником уезда произведено форменное дознание, которое доставлено к прокурору. Полк. Мшанецкий, помимо совершенно невероятных действий, вешал людей на бульварах и уличных фонарях…»
Что же это за невероятные действия, о которых Эйлер побоялся рассказать даже в личном дневнике? Что-то подобное утонченным развлечениями полковника Кожина? Возможно. Кстати, самым гнусным большевистским злодеянием, описанным Эйлером, явилось … разорение местной школы. Книжки порвали, стекла побили, намусорили - есть над чем повздыхать утонченному интеллигенту. Чернь! Как таких не вздернуть…
Не случайно, видно, уже в 20-х годах, бывший белый генерал Сахаров, находясь в эмиграции в Германии, писал в своей книге: «Белое движение было даже не предтечей фашизма, а чистым проявлением его».
Напоследок важно подчеркнуть вот что. Мы вовсе не хотим представить большевиков невинными ягнятами, записными вегетарианцами от политики. Конечно, красный террор как система УСТРАШЕНИЯ эксплуататорских классов тоже имел место. Конечно, были и «эксцессы», и невинные жертвы. Любое насилие насильственно. К сожалению, история не знает иных методов. Скрупулезно высчитывать - „первые погубили сто тысяч, а вторые сто тысяч и двоих; значит, первые лучше“ - как раз есть наибольшее лицемерие и людоедское ханжество ----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
Григорий Не я  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 13:13
|
Генерал - полковник


Сообщений всего: 56434
Дата рег-ции: 24.01.2014
Репутация: 131
[+]

|
STiv пишет: : «Белое движение было даже не предтечей фашизма, а чистым проявлением его». Согласен на все сто. |
|
|
STiv  |
Отправлено: 22 сентября 2016 — 13:33
|

генерал-майор


Сообщений всего: 35872
Дата рег-ции: 3.02.2011
Репутация: 145
[+][+][+]

|
Белый террор в Майкопе осенью 1918 года
В сентябре-октябре 1918 года после занятия города Майкопа 1-ой Кубанской дивизией генерала Покровского в городе и предместьях было самыми страшными методами казнено, повешено и просто вырезано почти 4 000 жителей, которые так или иначе были под подозрением в сотрудничестве с Советской властью. Вырезали даже тех, кто просто работал на национализированных большевиками предприятиях города. Кровавая расправа над майкопцами длилась почти полтора месяца без перерыва.
Всё началось с такого вот приказа озверевшего от собственной безнаказанности белого "героя", генерал-майора Покровского.
"Приказ №2 по городу Майкопу, 8 сентября 1918 г.
За то, что население города Майкопа (Николаевская, Покровская и Троицкая слободки) стреляло по добровольческим войскам, налагаю на вышеупомянутые окраины города контрибуцию в размере одного миллиона рублей.
Контрибуция должна быть выплачена в трехдневный срок.
В случае невыполнения моего требования вышеупомянутые слободки будут сожжены дотла. Сбор контрибуции возлагаю на коменданта города есаула Раздерищина.
Начальник 1-й Кубанской казачьей дивизии генерал-майор Покровский."
Местный монах Илидор свидетельствовал:
«Утром, 21 сентября, в Майкопе я увидел около вокзала, со стороны полей, массу изрубленных трупов. После мне объяснили, что ночью было зарублено 1,600 большевиков, захваченных в городском саду и сдавшихся в плен. На виселицах я видел 26 человек.
Я видел далее, как с дубильной фабрики вели 33 юношей; вели из-за того, что они работали на национализированной фабрике. Все шли босые, в одном белье. Шли в ряд связанные за руки друг с другом. Офицеры и казаки шли сзади и хлестали их плетями. Трех юношей повесили; остальных ждала ужасная процедура. Тридцать связали по два и поставили на колени. Одному из пары приказывали откинуть голову назад, другому наклонить голову вперед.
Когда юноша делали это, шашками рубили шеи и лица, приговаривая:
— Держи голову ниже! Задери морду выше!
При каждом удара толпа колыхалась от ужаса, и нёсся отрывистый стон. Когда все пары были изрублены, толпу разогнали плетями".
Агентурное донесение в Особое отделение контрразведки Отдела Генерального штаба при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России. Ноябрь 1918 года.
"Основанием для наложения на жителей окраин г. Майкопа контрибуции и жестокой с ними расправы для ген. Покровского послужили слухи о стрельбе жителей по отступающим войскам генерала Геймана 20 сентября при обратном взятии большевиками г.Майкопа.
По обследовании этого вопроса выяснено, что последним из города от дубильного завода (Николаевский район) отступил четвертый взвод офицерской роты, ведя непосредственную перестрелку с цепями наступавшего с восточной части города противника. Таким образом, в этом случае является весьма трудным установить прямое участие жителей Николаевского района в стрельбе по войскам генерала Геймана. Покровский район настолько удален от пути отступления войск, что физически по своему местоположению не мог принять участие в обстреле войск, не исключая, конечно, возможность случаев единичной стрельбы во время начала наступления на улицах города.
Со стороны Троицкого края, вернее, так называемого "Низа", с островов реки и берегов установлены случаи стрельбы по переходящим через реку бегущим жителям г. Майкопа, но убитых и раненых не было. Это до некоторой степени указывает что стрельба не была интенсивной и носила случайный характер.
Перед уходом большевиков из Майкопа окраины неоднократно подвергались повальным (Афипским полком Воронова), единичным (Ейский полк Абрамова) обыс-кам. Обыскивались окраины и по занятии Майкопа отрядом генерала Геймана. Все это указывает на то, что население окраин, как таковое, не могло иметь оружия, и таковое могло находиться лишь у отдельных лиц. Кроме того, и большевиками, и генералом Гейманом предлагалось населению сдать имеющееся оружие, каковое и было снесено в значительном количестве.
Между тем при занятии гор. Майкопа в первые дни непосредственно по занятии было вырублено 2 500 майкопских обывателей, каковую цифру назвал сам генерал Покровский на публичном обеде.
Подлежащие казни выстраивались на коленях, казаки, проходя по шеренге, рубили шашками головы и шеи. Указывают многие случаи казни лиц, совершенно непричастных к большевистскому движению. Не помогало в некоторых случаях даже удостоверение и ходатайство учреждения. Так, например, ходатайство учительского совета технического училища за одного рабочего и учительского института за студента Сивоконя.
Между тем рядовое казачество беспощадно грабило население окраин, забирая все, что только могло. Прилагаемый список взятого казаками в садах (смотри показания Божкова) и копия жалобы атаману области редактора газеты Рогачева в достаточной степени указывают на характер "обысков", чинимых казаками дивизии ген. Покровского.
Ужасней всего то, что обыски сопровождались поголовным насилием женщин и девушек. Не щадили даже старух. Насилия сопровождались издевательствами и побоями. Наудачу опрошенные жители, живущие в конце Гоголевской улицы, приблизительно два квартала по улице, показали об изнасиловании 17 лиц, из них девушек, одна старуха и одна беременная (показания Езерской).
Насилия производились обыкновенно "коллективно" по нескольку человек одну. Двое держат за ноги, а остальные пользуются. Опросом лиц, живущих на Полевой улице, массовый характер насилия подтверждается. Число жертв считают в городе сотнями.
Любопытно отметить, что казаки, учиняя грабежи и насилия, были убеждены в своей правоте и безнаказанности и говорили, что "им все позволено".
Из воспоминаний эмигранта. Н. В. Воронович. Меж двух огней // Архив русской революции. Т. 7. – Берлин, 1922 г.:
"Прибежавший в Сочи крестьянин села Измайловка Волченко рассказывал ещё более кошмарные сцены, разыгравшиеся у него на глазах при занятии Майкопа отрядом генерала Покровского.
Покровский приказал казнить всех не успевших бежать из Майкопа членов местного совета и остальных пленных. Для устрашения населения казнь была публичной. Сначала предполагалось повесить всех приговоренных к смерти, но потом оказалось, что виселиц не хватит. Тогда пировавшие всю ночь и изрядно подвыпившие казаки обратились к генералу с просьбой разрешить им рубить головы осужденным. Генерал разрешил. На базаре около виселиц, на которых болтались казненные уже большевики, поставили несколько деревянных плах, и охмелевшие от вина и крови казаки начали топорами и шашками рубить головы рабочим и красноармейцам. Очень немногих приканчивали сразу, большинство же казнимых после первого удара шашки вскакивали с зияющими ранами на голове, их снова валили на плаху и вторично принимались дорубливать…
Волченко, молодой 25-летний парень, стал совершенно седым от пережитого в Майкопе."
Из воспоминаний белого генерала, начальника штаба 1-го армейского Добровольческого корпуса Е.И.Доставалова: «Путь таких генералов, как Врангель, Кутепов, Покровский, усеян повешенными и расстрелянными без всякого основания и суда… Однако по общему признанию в армии наибольшей кровожадностью отличался генерал Покровский».
Это лишь один пример одного небольшого города, захваченного "их благородиями" во время Гражданской войны.
Гражданская война была насыщена жестокостями с обеих сторон, на то она и гражданская война.
Однако белые почему-то всё-таки её проиграли. Почему?
Спросите об этом у генерала Покровского.http://golos2007.livejournal.com/975978.html Прикреплено изображение (Нажмите для увеличения) ----- Сбили с ног, сражайся на коленях. Не можешь встать, атакуй лежа. |
|
|
|
|
|
Страниц (4): [1] 2 3 4 » |
Сейчас эту тему просматривают: 1 (гостей: 1, зарегистрированных: 0) |
Метки:
|
« Гражданская война » |
| |