Азенкур, Креси и Пуатье.

Была, но дюже примитивная. У соседей тоже жрать нечего. Кроме того, воюют феодалы, у которых закрома забиты, им воевать за хлеб нет смысла. За золото тоже, по причине наличия отсутствия такового.

Для поддержания темы разговора позволю себе выложить небольшой спойлер из вышеупомянутого мной романа "Серебряная лилия", ярко повествующий о битве при Пуатье:

Серебряная лилия
Глава 12
Утро девятнадцатого сентября 1356 года выдалось сырым и холодным. Туман, поднимавшийся из болотистой долины реки Мюиссон, укрывал собой всю равнину, оставляя лишь редкие возвышающиеся над ней холмы. С восходом солнца он стал постепенно рассеиваться.
В центре раскинувшегося на равнине походного лагеря стоял массивный павильон из красного шёлка. Над ним, на высоком флагштоке, гордо развевалось лазурное с золотыми лилиями знамя королевской Франции. Вокруг не менее горделиво реяли штандарты герцогов, графов, маркизов, а за ними бесчисленное множество знамён баронов и простых рыцарей. Здесь были стяги Нормандии, Бургундии, Оверни, Вермандуа, Берри и многих других. Весь цвет Франции, все лучшие и благороднейшие её воины, явился сюда, чтобы отстоять честь и свободу отчизны.
В красном королевском павильоне епископ Шалонский служил торжественное молебствие за тех, кто готовился к смерти. После того, как король со своими четырьмя сыновьями приняли причастие, алтарь убрали и вместо него поставили большой стол, укрытый красным сукном. За ним король Жан хотел обсудить последние неулаженные вопросы, касающиеся предстоящего боя.
Сам король уселся за стол на возвышении под навешенным сверху балдахином. Подле монарха, положив руку на плечо отца, стоял герцог Нормандский - старший сын короля. Справа от него сидел его младший брат - герцог Орлеанский, слева герцог Бурбонский. Все были в полном вооружении, только шлемы лежали на столе перед ними.
Чуть ниже, вокруг стола, собрались остальные. Ближе к королю сидел старый ветеран герцог Афинский, сын изгнанника и конетабль Франции. Напротив него сидели маршал Клермон и маршал Одреем. Рядом с ними - герцог Бурбон, а за ним - некоторые немецкие вельможи, в том числе граф фон Зальцбург и граф фон Нассау. По вооружению и одежде этих господ сразу было видно, что они прибыли из-за Рейна. Также здесь было много и других знатных - де Фьенн, де Шампильон, де Насель, де Ланда, де Божё, де Шарньи, де Рибалон и прочие.
Первым на повестке было предложение, сделанное Чёрным Принцем: возвращение добычи, пленников и всех захваченных городов и крепостей в обмен на свободный проход к Бордо. Кроме того, предлагалось перемирие на семь лет. Но французский король, давно ждавший этого дня и уверенный, что именно сегодня он с лихвой поквитается за все прошлые поражения, категорически отверг это предложение. Вместо этого он потребовал, чтобы Чёрный Принц сдался ему вместе со свитой и был заточён в тюрьму. Но сие предложение англичане также отвергли, и это означало неизбежность боя.
Посланец Папы кардинал Перигорский выступал посредником в переговорах между двумя сторонами. На коленях он умолял короля Жана принять предложение Чёрного Принца. Но король лишь ответил, что даже если святой крест станет между ним и его врагом, он всё равно вступит в бой.
Окончательное решение было принято под одобрительные возгласы всех сеньоров.
Дальнейшее обсуждение касалось уже непосредственно тактики предстоящего боя. Король решил спешить основную часть рыцарей, ровно так же, как десять лет тому назад англичане сделали при Креси. К тому же было уже известно, что англичане, укрепившись на холме, заняли прочные оборонительные позиции. Атаковать конницей лучников, укрывшихся за изгородью из частокола и виноградников, просто не было смысла. В данном случае тяжёлая рыцарская кавалерия была бессильна. К тому же, у всех в памяти были ещё живы воспоминания о Креси, когда традиционная рыцарская тактика потерпела полное поражение.
Но сделанное предложение встретило целый шквал возмущений. Рыцари не желали биться пешими, как простолюдины. Особо непримиримую позицию заняли немцы, заявив, что они просто не пойдут в бой, если их заставят вдруг спешиться. К тому же, французский король не являлся их сюзереном, чтобы командовать ими, как ему вздумается.
После небольшой перепалки король разрешил им остаться верхом и поддержать небольшой конный отряд, должный первым атаковать вражеские позиции.
На этом и было решено. К тому же, уже начали ходить слухи, что англичане собираются перейти брод через реку Мюиссон и уйти от сражения.
В это же самое время на огороженном частоколом холме стоял Эдвард Чёрный Принц и вдумчиво глядел на раскинувшийся перед ним огромный вражеский лагерь. Рядом с ним было несколько английских вельмож, составлявших ближайшее окружение принца: граф Солсбери, граф Саффолк, граф Оксфорд и некоторые другие. Мрачный, с печальным и даже растерянным взглядом он понимал, что его-таки заманили в ловушку, и, возможно, ему всё же придётся ответить за все свои преступления. Перспектива оказаться во вражеской тюрьме мало кого могла обрадовать. Уйти вброд через реку он уже не успевал, а занятые оборонительные позиции грозили стать их последним пристанищем. До последнего он надеялся, что французы пойдут на какой-нибудь компромисс, но им необходим был реванш - слишком уж много поражений им довелось вытерпеть. И принцу ничего не оставалось, как драться, и драться с отчаянием обречённого.
Солнце уже оторвалось от горизонта, рассеяв остатки тумана и залив поля Мопертюи слепящим глаза светом.
Весь лагерь был уже на ногах. Близился час сражения, сражения, которого так ждали и в победу в котором так верили. Враг был загнан в ловушку и оставалось только взять его и добить. Не было ни одного француза, который бы не верил, что именно сегодня англичане умоются собственной кровью.
Все занимались приготовлениями, и не было никого, кто не был бы занят каким-нибудь делом. Генуэзские арбалетчики надевали доспехи и осматривали свои арбалеты. Конюшие и пажи готовили лошадей. Оруженосцы помогали рыцарям. Священники и монахи исповедовали и причащали каждого, кто об этом просил.
К середине XIV столетия традиционная рыцарская экипировка, остававшаяся почти неизменной на протяжении прошлых двухсот лет, заметно усложнилась. Старую добрую кольчугу, покрывавшую воина с головы до пят, теперь стали дополнять латными пластинчатыми доспехами. Защитная экипировка стала более надёжной, но в тоже время более тяжёлой и сложной в обращении. Каждый рыцарь теперь нуждался в большем количестве помощников и большем количестве времени для своей подготовки. Каждому более или менее знатному сеньору теперь помогали по трое-четверо, а то и по пятеро, оруженосцев одновременно.
Каждая дополнительная латная деталь надевалась поверх кольчуги, оставшейся практически неизменной, разве её что висящий подол мог быть заметно укорочен. Основным элементом лат была "кираса"- своего рода панцирь, защищавший грудь и спину. На ноги, поверх кольчужного чулка, надевались "кюисс", укрывавшие колено, голень и верхнюю часть ступни. Локти укрывались в специальных "кутэ". Поверх кольчужных рукавиц надевались "майнс де фер", укреплявшие защиту кистей и запястий. К плечам пристёгивались похожие на крылышки "аилетт".
Но наибольшего изменения претерпела защита самого главного - головы. На место похожего на ведро топфхельма, ставшего настоящим символов ушедшего XIII столетия, пришёл "бацинет". Как и все свои предшественники, новый шлем имел много вариаций, но в основном походил на большую яичную скорлупу, в которую удобно помещалась голова. На турнирах использовался большой бацинет, ставившийся на плечи и закрывавший лицо забралом, но на войне в ходу был бацинет малый - более лёгкий и удобный и, как правило, без забрала. Малый бацинет мог использоваться как совершенно отдельно, так и с некоторыми дополнениями, среди которых самым распространённым был "авентайл"- кольчужное оплечье, крепящееся к самому шлему и ниспадающее на плечи. Для защиты лица мог использоваться как отдельный наносник, крепящийся к оплечью и шлему, так и вытянутое вперёд забрало "собачья морда". Встречалось и множество индивидуальных вариаций, таких, например, как маленькое окошко, оставленное для лица, и закрывавшееся ставенками, держащимися на петлях.
Поверх всех доспехов одевался "жюпон"- плотно прилегающее стёганое пальто, со своим гербом или с гербом своего хозяина.
О защите коней также стали больше заботиться. Кроме традиционной попоны, их теперь также укрывали некоторым количеством доспехов. На морду одевался "шанфрон", пристёгивавшийся к сбруе и часто украшаемый перьями. Грудь коня защищал массивный "пейтраль".
Итак, непосредственно перед сражением диспозиции сторон были следующие: войско французов, численностью свыше двадцати тысяч человек, заняло равнину в полях Мопертюи на правом берегу Мюиссон, англичане же обосновались на холмах. Основой тактического плана французов была массированная атака пехоты, состоящей как из самих пехотинцев, так и из спешенных рыцарей. Отряд рыцарской кавалерии из пятисот всадников был разделён надвое и расставлен на флангах. Их задачей было быстро атаковать позиции лучников, рассеять их и тем самым облегчить наступление пехоты. Основная же масса войск была выстроена в три гигантские линии, стоящие одна за другой и в таком же порядке должные атаковать позиции противника. Эти плотно сомкнутые шеренги пехоты в тот момент казались просто несокрушимыми. На флангах пехотные линии поддерживали отряды арбалетчиков.
Но ещё до начала боя король Жан совершил свою первую непростительную ошибку.
Узнав, что неподалёку от Пуатье назревает большое сражение, на помощь своей армии из всех окрестных селений собралось огромное ополчение из горожан и крестьян. Явившись к королю, ополченцы заявили, что хотят принять участие в битве и также поквитаться с англичанами за все причинённые ими золы. Король выслушал своих верных подданных, похвалил их за преданность и отвагу, но после заявил, что у него и так достаточно воинов и он не нуждается в их помощи. Ополченцам было приказано покинуть поле боя. Король был абсолютно уверен в своей победе и лишние помощники ему были ни к чему.
Видя, что приготовления французской стороны подходят к концу, англичане в последний раз решили направить к ним своего парламентёра. Мальчик-герольд, облачённый в королевскую ливрею, на которой английские львы были счетверены с французскими лилиями, выехал на дорогу, ведущую к Пуатье, и по ней направился к французским позициям. Завидев его, король Жан, уже готовый отдать приказ о наступлении, поднял руку, давая всем знак остановиться. Пользуясь дипломатической неприкосновенностью, герольд проскакал мимо вооружённых рядов неприятеля и, представ перед французским монархом, последний раз повторил предложение Чёрного Принца о бескровном решении конфликта. Условия англичан были прежние и даже с большим количеством уступок. Король нехотя выслушал лепет белокурого мальчугана и ответил лишь, что боя не будет лишь в том случае, если его хозяин собственноручно закуёт себя в кандалы. Приняв полный отказ неприятельской стороны, герольд поскакал обратно.
Решив, что уже довольно оттягивать, Жан Добрый отдал приказ о наступлении. Протяжно затрубили горнисты, и огромная масса воинов одновременно двинулась в марш.
Восходящее солнце играло бликами на начищенных латах. Цветастые знамёна гордо реяли на ветру. Синхронно, шаг в шаг, шла пехота, впереди неё, придерживая ретивых коней, двигалась конница. То и дело выкрикивались воинственные кличи, и вся армия отвечала на них дружным громогласным эхом.
Но по мере приближения к английским позициям воинственный запал тех, кто шёл впереди, стал быстро сникать.
Вновь англичанам дали возможность укрепиться на возвышении и занять прочные оборонительные позиции. Кроме того, они успели выкопать рвы и выстроить частокол. Монолитные ряды спешенных рыцарей и лучников внутри этого частокола представляли собой, по сути, обороняющуюся крепость.
Даже самый тупоумный вояка теперь понимал, что лёгкой и почти бескровной победы, на которую все так рассчитывали, теперь не бывать. Едущие впереди рыцари начали сбавлять шаг. Многие из них уже видели нечто подобное десять лет назад, при Креси, и прекрасно помнили, чем всё закончилась. Таким образом, деморализация французского войска началась ещё до начала самой битвы.
Но времени, чтобы хоть что-то изменить, уже не осталось. Армия шла вперёд и остановить её уже не мог даже сам король.
Начать бой должна была конница. Предполагалось, что лихой кавалерийский наскок отгонит английских лучников и тем самым обеспечит продвижение основной массы пехоты. Так и было сделано, но результаты оказались противоположны ожидаемым.
Первым в атаку бросился маршал Одреем, руководивший одним из фланговых отрядов рыцарской кавалерии. Завидев отход англичан на их левом фланге, он принял его за отступление и, очертя голову, бросился в бой. За ним последовали и ведомые им рыцари. Англичане и впрямь отступали, и люди Одреема приняли это чуть ли не за бегство. Но вдруг, когда несущаяся конница уже готова была нанести таранный удар, граф Уорик, командовавший английским левым флангом, приказал своим людям развернуться и двинуться навстречу французам. В тот момент Одреем ещё не понял, что попросту угодил в ловушку.
Прикрывавшие отступление людей Уорика английские лучники под командованием графа Оксфорда начали обстрел противника. Спрятавшиеся за изгородями и стоящие на топкой болотистой почве лучники были почти недосягаемы для рыцарской конницы. Едва рыцари Одреема приблизились на достаточное расстояние, как тут же попали под ливень английских трёхфутовых стрел.
Первые английские залпы не возымели никакого эффекта. Стрелы почти не причиняли вреда закованным в крепчайшую броню рыцарям и либо просто отскакивали, либо застревали в щелях между лат. Защищённых лобовой бронёй лошадей стрелы тоже не брали. Но, по мере приближения рыцарей, лучники получали возможность стрелять по их флангу. Брони с боков у лошадей не было, и именно они стали главной мишенью стрелков. Именно лошади всегда были ахиллесовой пятой любой кавалерии, ведь даже просто напуганный или легко раненный конь мало годился для боя. Поражённые с боков кони начинали паниковать, сбрасывать с сёдел рыцарей и обращаться в бегство. Многие падали и, катясь кубарем, увлекали за собой остальных. Рыцари, желавшие покарать коварных стрелков, бросались прямо на них, но тут же либо увязали в топях, либо натыкались на частокол. Увязшего в трясине всадника расстреливали буквально в упор, всаживая в него до десятка стрел. С близкой дистанции английские стрелы могли пробить даже стальную кирасу.
Конница Одреема, понеся тяжёлые потери, всё же смогла достигнуть позиций пеших воинов Уоррика, но, ослабленная и деморализованная, была легко отбита.
В это же время командующий другим конным отрядом маршал Клермон, завидев поспешную атаку Одреема, также был вынужден атаковать. Наблюдая со стороны, он понял, что англичане Уоррика симулировали отступление, и было бросился остановить Одреема, но было поздно. Единственным решением Клермона была немедленная атака со своего фланга.
Атака Клермона была более подготовлена. Вслед за французскими рыцарями двигались их немецкие союзники, а за ними уже подступала пешая линия под командованием дофина. Рыцарям Клермона также пришлось продвигаться сквозь безжалостный ливень английских стрел, но, благодаря натиску и собранности, большинству из них удалось достичь цели. Благодаря тяжести лошадей и доспехов, рыцарям-таки удалось проломить ограду и со всей яростью обрушиться на врага. Закипел бой. Французы и немцы были в меньшинстве, но разили пеших англичан направо и налево. Подоспевшая пехота дофина ещё больше усилила их натиск. Опасаясь полного поражения, командовавший правым флангом граф Солсбери отправил к месту схватки свежие подкрепления. Благодаря численному перевесу англичане и помогавшие им гасконцы таки смогли отбросить французов.
Поддержав атаку Клермона, дофин решил отступить для перегруппировки. Казалось, победа уже близка, и следует нанести последний решающий удар. Перестроив ряды, дофин с полной уверенностью бросился в бой. Но в тот момент он ещё не знал, что маршал Клермон убит, а весь его отряд уничтожен.
Призывая в помощь святого Деонисия, пехотинцы дофина побежали на место схватки. Обезумевшие, изнурённые лошади погибших рыцарей неслись прямо на них, заставляя останавливаться и расступаться. К тому же, обстрел лучников, бивших чуть ли не в упор, просто выкашивал их ряды. Но большинству из линии всё же удалось достигнуть изгороди, сильно изломанной после недавней схватки, и проникнуть в стан англичан.
Жуткая кровавая бойня длилась более часа. Судьба всего сражения решалась именно здесь. На защиту этого прохода англичане бросили почти все свои силы.
Воины просто вгрызались друг в друга, кровь била фонтаном, клинки гнулись от бесконечных ударов о шлемы и латы, а жуткая жажда заставляла падать не столько от ран, сколько от истощения. В такие моменты люди полностью теряют человеческое обличье, превращаясь в лютых зверей, свирепо пожирающих друг друга.
Но, не смотря на всю ярость атаки, англичане всё же сумели отстоять свои позиции. На втором часу боя французские командиры, видя бесперспективность дальнейшей борьбы, приказали отступить. Также в этой схватке был утрачен штандарт дофина, захваченный англичанами.
Но судьба всего сражения ещё не была решена. На подходе была следующая линия пехоты под командованием герцога Орлеанского. Возможно, на неё и надеялся отступивший дофин, думая, что свежие силы герцога добьют измотанного противника.
Но вышло совсем иначе.
Видя, что люди дофина потерпели неудачу, пехотинцы герцога запаниковали и также начали отступать. Хотя многие из них и вступали в бой, общая ситуация уже окончательно сложилась в пользу англичан.
Французы массово отступали, и английские лучники, чувствуя приближающуюся победу, с радостью стреляли им в спины.
Имея в лесу небольшой конный резерв, Чёрный Принц решил использовать его именно в этот момент. Фланговый удар конницы по отступающему и деморализованному противнику был самым лучшим решением.
Но фланговый манёвр мог занять некоторое время, и принц опасался, что французы успеют опомниться и вновь организоваться. В стане же самих французов всё было иначе. Отступление уцелевшей пехоты переросло в бегство. Стройные линии смешались и о каком-то порядке уже не могло быть и речи. Охрипшие от крика командиры пытались хоть как-то организовать отступающую толпу, но их уже мало кто слушал. Дофин понимал, что своим отступлением он спровоцировал отступление всей армии, но изменить что-либо уже не мог.
Последнюю горсть земли в могилу французской армии бросила лихая кавалерийская атака английских рыцарей, доселе сидевших в резерве. Рассыпной строй отступающей пехоты был наилучшей целью для несущейся во весь опор конницы. К тому же, ровное поле как нельзя лучше подходило именно для конной атаки. Упавшие наземь затаптывались копытами, те же, кто ещё стоял на ногах, падали под нещадными ударами кистеней и шестоперов. Под атакой вражеской кавалерии отступление тут же переросло в беспорядочное паническое бегство.
Видя бегство противника, англичане стали вылезать из своих укреплений и переходить в решительное контрнаступление. Многие из них уже начали охоту за именитыми пленниками, хотя принц запретил это делать, пока не будет достигнута окончательная победа.
Но оставался один единственный человек, для которого битва ещё не была окончена, и этим человеком был король Франции, твёрдо решивший сражаться a outrance*.
Король Жан стоял во главе третьей и последней пешей шеренги. Многие из его отряда бросились бежать вместе с остальными, но костяк линии всё же остался на месте. Вооружённый боевым топором и облачённый в белоснежный сюрко, с неизменным кличем "Montjoie Saint-Denis!"*, король бросился на наступающих англичан. Весь его отряд поспешил за ним, и даже многие беглецы, завидев короля, опомнились и снова бросились на врага. Даже Чёрный Принц был поражён этим неожиданным нападением. К тому же, англичане и гасконцы были сильно истощены продолжительным боем, и в их армии уже не оставалось свежих резервов, так что король не без основания полагал, что именно его атака сможет переломить ход битвы.
На флангах королевский отряд поддержали генуэзские арбалетчики. Укрываясь за большими стоячими щитами-павезе, они завязали перестрелку с английскими лучниками. На арбалетчиках были хорошие доспехи, в то время как лучники обходились без них, к тому же, ведя затяжной бой, англичане уже начинали испытывать дефицит стрел. Перестрелка целиком осталась за генуэзцами. Ни один арбалетчик не упал, сражённый английской стрелой, в то время как арбалетные болты генуэзцев укоротили век многим удалым йоменам.
Благодаря поддержке стрелков, королевский отряд атаковал англичан практически в полном составе. Атака короля действительно чуть было не повернула ход сражения вспять. Англичане были изранены и измотаны и падали один за одним под натиском свежих сил короля. Опасаясь, как бы французы не взяли реванш, принц отдал приказ об общем контрнаступлении. Исчерпав весь запас стрел, лучники бросали луки и, вооружившись кто чем, присоединялись к атакующим.
Вновь в пользу англичан ситуацию изменил один гасконский отряд, преследуя бегущих зашедший в тыл французской армии. Удар с тыла положил конец дальнейшему сопротивлению французов. Уцелевшие остатки королевского отряда были смешаны и отброшены к югу. Подоспевшие лучники довершили разгром.
Англичане и гасконцы так плотно их обступили, что одного француза порой атаковали по пять вражеских воинов. В этой последней и самой ужасной схватке погибли сеньор де Пон из Пуату, знаменитый граф Даммартен и преданный королю сеньор де Шарне, до последнего вздоха не выпускавший из рук королевского знамени. Смертельно раненный сеньор Жискар де Англи был брошен умирать среди мёртвых. Сеньор Жан де Сэнтре, считавшийся самым совершенным рыцарем Франции, был так изранен, что больше уже никогда полностью не оправился. Виконт де Рошешуар, сеньор де Монтэндре, сеньоры де Партене и де Сентонж, а также де Помпадур и де Брюн оказались в плену.
Словно могучий древний гигант, король Жан продолжал драться. Его белоснежный сюрко стал багрово-красным от крови, а рука со всё большим трудом поднимала топор. Наконец, окружённый со всех сторон, он понял, что его битва окончена. Окружившие его англичане чуть было не передрались между собой, желая заполучить знатного пленника. Показавшие себя с наилучшей стороны генуэзцы, видя, что даже сам король сдался, также прекратили сопротивление.
Пленный король будто угодил в бушующий водоворот. Казалось, разъярённые враги растерзают его на части. Десятки рук остервенело тянулись к нему, пытаясь схватить и утянуть за собой. "Give up, give up, or you’ll be dead!"- неслось со всех сторон.
В эту самую минуту ближе всех к королю оказался один молодой рыцарь, благодаря своей силе сумевший растолкать всех остальных. Это был Дени де Морбек из Сент-Омера, французский аристократ, много лет назад изгнанный из Франции за убийство и теперь присягнувший на верность английскому королю.
- Сир, сдавайтесь,- сказал он королю на хорошем французском.
- Кому я должен сдаться? Где мой кузен, принц Уэльский? Я буду разговаривать только с ним!- тяжело дыша, заявил пленный.
- Сир, его здесь нет. Сдавайтесь мне, и я отведу вас к нему,- ответил ему рыцарь.
- Кто вы?- спросил король.
- Сир, я Дени де Морбек, рыцарь из Артуа. Я служу королю Англии, так как Франция лишила меня всего, что я здесь имел,- с укором в голосе сказал воин.
Поняв с кем имеет дело, король снял свою правую перчатку и со словами "Я сдаюсь вам" протянул её Дэни де Морбеку.
Но не ступили они и пары шагов как гасконцы и англичане отняли знатного пленника у его владельца и вновь стали спорить кому тот принадлежит. И так до тех пор пока к этой возбуждённой толпе не подъехали граф Уорик и барон Кобхэм. Грубо растолкав своих же солдат, они отняли у них короля и уже сами, со всем почтением, проводили его к принцу.
Теперь уже ни у кого не вызывало сомнения, что англичане под предводительством Эдварда Чёрного Принца одержали просто оглушительную победу, кровавыми чернилами вписав свои имена в вечность.
Одни продолжали преследовать убегающих, другие с ног валились от ран и усталости, большинство же предалось охоте за знатными пленниками. Вооружившись ножами или кинжалами, они выискивали тех из французов, кто ещё подавал признаки жизни и, сорвав с головы шлем и приставив к лицу лезвие ножа, требовали, чтобы он назвал себя. Если воин оказывался из знати, то его не трогали и даже заботились, чтобы ему оказали помощь, после чего как пленника уводили или же уносили в свой лагерь. Если же воин оказывался простолюдином, то его тут же добивали. С бригантами или профессиональными наёмниками, в число которых входили и генуэзцы, был особенный разговор. Всем, кто остался более или менее цел, предлагали перейти на службу к новым хозяевам, в случае отказа каждого ждала смерть. Тех же, кто был тяжело ранен, также не думая, добивали.
Солнце уже поднялось высоко и безмятежно сияло в ясном сентябрьском небе. Но бесчисленная стая воронов, слетаясь невесть откуда, всё сильнее погружала поле во мрак. Уже предвкушая своё злое пиршество, они усаживались на деревья, и, горланя вовсю, дожидались своего часа.
Знаменитый хроникёр Жан Фруассар* писал, что в этой битве "погиб весь цвет Франции". Потери французов насчитывали до шести тысяч человек, почти половину из них составляли рыцари. Среди погибших были герцог Пьер де Бурбон, коннетабль Готье де Бриенн, маршал Клермон, епископ Шалонский и многие другие. Свыше двух тысяч было забрано в плен, включая самого короля Жана Доброго, а с ним тринадцать графов, пять виконтов, шестнадцать баронов и свыше сотни рыцарей.
В Бордо англичане вернулись с такой добычей, о которой ещё накануне они и мечтать не смели.
Поражение при Пуатье поставило Францию в положение, при котором все её прежние беды казались уже пустяками. Страна фактически потеряла армию, лишилась короля, на значительной части её территории продолжалась война. На севере, в Бретани и Нормандии, действовали английские войска под главенством Джона Ланкастерского. Сторонники Карла Злого с оружием в руках боролись за освобождение своего сюзерена из заключения. Север и юго-запад страны пылали в огне английских, гасконских и наваррских опустошений. Нарастало глубокое недовольство простого народа, страдавшего от бесконечной войны и роста налогов. После Пуатье к этому прибавилось и ощущение унижения Франции, преданной сеньорами, так бездарно проигравшими этот бой.
Но никому и в самом страшном сне не могло присниться, что подлинная драма ещё ждёт впереди.

(Отредактировано автором: 7 июля 2019 — 21:05)