Короткий научно-фантастический рассказ из журнала 1979 года

ДАВНЫМ-ДАВНО

* Рассказы

АНДРЕИ МИХАЛОВСКИЙ, г. Москва

Ильма кир

— Ильма Кир, готов?
— Готов, — отозвался историк. — Уже целых пятнадцать минут.
— Не язви! — возмутился Стью Холл, дежурный. — Напоминаю второй и третий параграфы инструкции «К исследованиям во времени».

Ильма усмехнулся, он смог бы, наверное, пересказать инструкцию по памяти даже задом наперед.

— Параграф второй. Ни при каких обстоятельствах не открывать своей личности обитателям временного отрезка, являющегося объектом исследования. Параграф третий. Ни при каких обстоятельствах не снимать с головы обруча с энергетической спиралью. При малейшей неисправности немедленно возвращаться в нулевое время. Примечание: при утере контакта с энергетической спиралью возможна полная или частичная амнезия Чаще всего забывается будущее — по отношению ко времени, в котором находится человек. Ильма Кир, ты готов?

— Готов.

Легкий щелчок и секундное жужжание аппарата. Струйки серой мглы скользнули по извилинам мозга. «Время», — успел подумать историк, и чувства канули в темный колодец.

Бездна мрака и гулкий хаос во мраке. Поблескивающие слюдяные мушки вьются вокруг, кружатся в танце. На губах горький привкус пыли. Мрак колышется, свивается в жгуты, отползает; на зыбких границах белесого света вздрагивают угрожающие иглы голубых огней. Ослепительная вспышка. С окаменелых век срывается завеса.

— Контакт!

Ильма ощутил резкий запах снега и с усилием открыл глаза. Вокруг вздымается к звездному небу черный ночной лес; тьма в упор смотрит на человека.
— Не двигайся! — ясно услышал он предостерегающий голос Стью. — Сейчас выровняю статус.

Ильма поднял руку и увидел на ладони меняющиеся красноватые блики. Голова светилась, как ночник у кровати.

— Скорее! — раздраженно прошипел он, услышав отдаленный хруст ветки. — Сюда идут.
— Все в порядке. Желаю удачи.
Ильма зябко, со свистом втянул в себя воздух и встряхнулся; о кольчугу звякнул наплечный плат. Ночь. Три часа ноль-ноль минут. Пятое апреля тысяча двести сорок второго года. Окрестности восточного побережья Чудского озера.

Историк рассчитывал захватить и вчерашний день; в планы его входило проследить ход событий с самого начала: глубокая разведка отрядов Домаша и Кербета, столкновение их с передовыми силами Ливонского ордена, смерть Домаша, отход русского войска на боевые позиции — восточный берег узмени Чудского озера…

Но ему отказали: немного отличались от нормы показатели его психодинамического баланса. Этого оказалось достаточно, чтобы ограничить срок его пребывания во времени. Историк подумал, что в конце концов он сможет провести добавочную экспедицию, и покорился. Сейчас, стоя в темноте, он еще раз проверил снаряжение: поправил на голове помятый остроконечный шлем, оглядел старую иссеченную кольчугу, вытащил и засунул обратно в ножны длинный меч с простой крепкой рукоятью; щитом он не пользовался, щит только мешал ему, как, впрочем, многим опытным бойцам древности, в руках которых меч становился и лучшим из щитов.

Ильма Кир придал лицу угрюмое и усталое выражение и, не прячась, пошел в ту сторону, где слышал звук сломавшейся ветки Черные безлистые скелеты деревьев торчали из белеющего рыхлого снега, и среди них порой гулко разносилось карканье одинокого бессонного ворона. Дыхание еле заметным вьющимся облачком вырывалось изо рта. Впереди внезапно раздалось удивленное «эй!», и молодой голос громко окликнул:

— Кто? Остановися!

Ильма замер и вытянул шею, оглядывая лес. Меж стволов мелькнул колеблющийся свет.

— Я! — крикнул он охрипшим от быстрой смены температур голосом.
— Хто тамо? Из тьмы появились две настороженные фигуры, одна из них поднимала над головой пылающий факел.

Перед Ильма стояли русские воины, снаряженные так же, как он сам, с той разницей, что доспехи младшего из них, юноши лет восемнадцати, выглядели новее, были лучше и дороже. Его спутник, огромный бородач с факелом в руке, остановился немного позади. Юноша, не снимая ладони с рукояти меча, надменно оглядел историка с головы до ног.

— Што зде дееши? Кой еси? — властно и резко спросил он. Ильма удовлетворенно хмыкнул про себя: контакт состоялся.

— Савва еемь воин, с Копорья, — свободно ответил он. — К князю иду, ко Ярославичу, на сечу. А ты кто есь?

Ноздри юноши гневно вздрогнули.

— Дерзко речешь! — сказал он, угрожающее приблизив лицо. — На сечу, глаголеши? Еда ведаю про то, может, лазутник и послух Бирьеров?

«Сын какого-нибудь воеводы, — мелькнуло в голове у историка. — Нужно оскорбиться».
Лицо Ильма исказилось, он отступил на шаг и потянулся к ножнам.

— Лазутник! — крикнул он. — Ой, зрю я, высок ты под князем, голощекий, счастье тобе! Юноша побелел от ярости и, шагнув вперед, выхватил свистнувший меч.

«Вот повезло, — с раздражением подумал Ильма. — Как бы не пришлось возвращаться. Историк пригнулся и вытащил свой меч. Бородатый великан, до того момента спокойно наблюдавший сцену, неподвижно стоя с факелом в стороне, внезапно ожил.

— Не по нраву то придет князю, — не меняя позы, проронил он. И от одних этих слов утих гнев юноши. Он зло сверкнул в полутьме глазами и обернулся.
— Зри, Кербет, — сказал он. — Негодный сей брань мене речет дерзку!

«Кербет!» — с удовольствием отметил историк и еще раз оглядел воеводу, решив позднее, когда встанет солнце, рассмотреть его получше.

— Негоже, братия, биться соплеменникам, егда вороги домы наша топчут. Супротив супостата мечи подымайте, — проговорил тот, нахмурившись. — Идем, княже, пора.

Историку захотелось сесть на снег и расхохотаться.
Князь! Князь Андрей, брат самого Невского… Можно было раньше догадаться; хотя кто бы мог подумать — бродящий по ночному лесу, с одним только спутником… Так или иначе, оказал себе Ильма, в первом контакте ты наткнулся на двух высших военачальников — редкая удача.

— Прощай мене, княже, — наконец неловко пробормотал он. — Коли б ведал я…
Андрей, не поворачиваясь к нему, кивнул головой. Гуськом все трое вышли к озеру и пошли по берегу узмени на запад, впереди молодой князь, немного позади и правее — Кербет, за ними обоими шел историк, оглядываясь по сторонам. Они вышли на берег, и взгляду Ильма открылось бескрайнее темное ледяное пространство, сливавшееся вдалеке с чуть более светлым небом. В лицо ему ударил порыв пронзительного холодного ветра. Князь и Кербет стояли на берегу. В уже светлеющей ночи, сквозь голые ветви деревьев, сияло пламя бесчисленных костров в лесу. Лагерь был полон сидящих, бродящих, переговаривающихся людей. Можно было поразиться многообразию их одеяний и оружия: от кольчуг и панцирей до армяков; от шлемов с платами — до простых шапок; от мечей и копий — до дубин и рогатин. Многие сошлись в этом месте на сечу с супостатом под знамена князя, имя которого гремело по всей Руси, — тут были из Новгорода и из Переяславля, из Пскова и Суздаля. Они пришли, чтобы защищать не княжескую власть и не лавки городских купцов, вся Русь лежала за их широкими плечами — будто протяжная и печальная песня, словно святой в нищенском рубище, почерневшая от дыма пожаров, кровью щедро политая…

Князь Андрей и Кербет отправились искать Невского, историк попытался увязаться за ними, но воевода только нахмурился и сказал: «Пошто?» Ильма решил, что увидит князя позже, и, побродив по лагерю, подсел к одному из костров. В его медовых отблесках полулежали два бойца в иссеченных кольчугах и неторопливо поучали новичков хитростям боя против немцев. Один из двоих взглянул на историка и спросил:
— Отколе есь?

— Савва я, с Копорья, — ответил тот.
— С Копорья, — оживился второй. — И я! Митрий мене кличут! Ильма сделал вид, будто
обрадовался земляку, особой радости, однако, не испытывая. Они сели рядом.

— Зрю я, — оказал Митрий, — был ты уж в сечах.

Историк был доволен, что речь зашла не о Копорье, хоть и знал этот городок досконально.
— Бывал, — спокойно отозвался Ильма, подтягивая ножны меча, чтобы не мешали сидеть. — На Неве бился со Ярославичем. — И это была правда.

— Жена у тебя али еще хто?

— Один.

По лесу разнесся клич — выходить на лед.
Историку показалось, что он узнал голос Кербета. С возбужденным гомоном воины стали вставать от костров, осматривать оружие и потуже перевязывать лапти; многие шли со щитами. Берег узмени, пустынный до того, вдруг наполнился русскими воинами. Они шли и шли, выходили на берег и спускались на лед. «… На Чудьском озере, на узмени, у Воронея камени...» Легендарный Вороний камень. Но это было вчера, четвертого апреля. К ночи полки перешли южнее, и теперь скалу даже не было видно, ее заслонял собой лесистый выступ полуострова; у оконечности последнего и строились сейчас воины.

Одним из последних выходя из леса, историк увидел наконец и самого князя Александра. Невский неподвижно, как изваяние, сидел на белом коне на пригорке, взгляд его был устремлен на далекий ледовый горизонт. Ильма подумал, что Александр мало изменился со времени битвы на Неве. Князь был высокий, мощного телосложения молодой мужчина, на вид лет тридцати, на самом же деле в то утро пятого апреля было ему всего двадцать два года. Из-за деревьев рванулись первые лучи восходящего солнца. Митрий улыбнулся.

— Ну, светило, здравствуй! — сказал он. — Теперь и помереть можно.

Но, бог даст, живы выйдем. Раздались крики. Земляки обернулись. Со стороны Суболичского берега, крича что-то, во весь опор мчался всадник. Через секунды он приблизился, пролетел сквозь расступившиеся полки и, подскакав к береговой линии, попытался резко осадить лошадь, но она поскользнулась и грохнулась об лед. Всадник успел отскочить в сторону; прихрамывая, он подбежал к пригорку и торопливо поклонился князю, не снимая шлема.

— Што? — крикнул Невский, перегнувшись к нему в седле.

— Немцы на лед спускаша! — громжо ответил гонец.

Известие быстро облетело полки, гомон притих. Александр, не оборачиваясь, сделал короткий знак рукой, подзывая Кербета, и что-то тихо сказал ему. Воевода слегка наклонил голову, повернулся и издал громкий клич: из леса немедленно выскочило несколько всадников, он помчался с ними на лед к войскам. За десять-пятнадцать минут Кербет выровнял войска в огромную многорядную дугу недалеко от берега. Историк и Митрий оказались в самом центре ее, заполненной суздальцами. Воцарилась тишина.

Ильма услышал стук копыт, обернулся и успел заметить, как Невский и князь Андрей, разделившись, поскакали в разные стороны и исчезли в лесу. «Засадные конные дружины», — с удовлетворением отметил историк и, оглядевшись, увидел на левом фланге Кербета на гнедой лошади.

В полном молчании застыли полки. Лица людей казались одинаковыми, все они были суровы и угрюмы, готовые принять смерть; все знали, что она не заставит себя долго ждать, еще невидимая, она уже мчалась навстречу. Историк внимательно вглядывался в приближающихся рыцарей. Рыцари надвигались, как всегда, гигантским ровным тупым клином — впереди пятеро, за ними семеро, девятеро…

Молодой воин, стоявший рядом с Митрием, не в силах сдержать смятения, попятился, не сводя расширенных глаз со стремительно надвигающегося ливонского войока. «Ну! — ухватил его Митрий. — Не бойсь!» Рыцари приближались с каждой секундой, уже видны были их рогатые шлемы и вьющиеся белые плащи. Они мчались, подняв длинные копья, но осталось не более пятисот метров, и одним движением, сверкнув, опустились острия, нацелились вперед.

— Эй… братия! — раздался в рядах позади Ильма чей-то одинокий растерянный голос. — Как же мы их…

Русское войско неровно ощетинилось копьями, над головами мелькнули крючья.

— Щас… — пробормотал Митрий, пробуя большим пальцем острие меча.
Расстояние между войсками быстро сокращалось; лед гудел под копытами лошадей. Оставалось сто метров, пятьдесят… Напряжение выросло до предела.

Историк, вытащив меч, до последнего мгновения, когда войска взорвались единым ревом, с интересом разглядывал трепещущий на ветру, знакомый огромный крест на знамени центрального рыцаря. Конный клин, как топор в полено, на полном скаку врубился в центр русской дуги и разметал на две стороны пеших суздальцев.

Митрий, оскалясь, ухватил крюком ливонского всадника и, упираясь, тащил его на лед. Над узменью, далеко разносясь в холодном воздухе, качался бешеный двуязычный крик ярости и злобы. Молодой воин, вскрикнув, отшатнулся от лошади и упал под мечом, как срубленная ветка. «Фланги должны начать смыкаться, фланги… Нет, рано», — мелькнуло в голове у Ильма, рассчитанными движениями отбивающегося от ударов меча.

Строй ливонцев нарушился, они остановились и скучились, рубя направо и налево.
Фланговые переяславские и новгородские дружины стали наконец смыкаться, прижимая рыцарей к берегу, охватывая их в полукольцо. Огромный тевтонец с волочащимся за конем знаменем льва яростно наступал на историка. Тот, размахнувшись, ударил мечом по лошадиной морде. Лошадь дико заржала и, встав на дыбы, свалилась на окровавленный лед.

«Дружины, конные дружины… Перелом наступает. Не пропустить появления конных дружин князя. Проследить...» Историк метался в гуще боя, автоматически отбивая удары. Древко копья скользнуло по шлему и сдвинуло спираль. Ильма ощутил жестокий удар и почувствовал, как с головы, порвав ремень, слетел шлем. Забыв обо всем, он в страхе тронул висок, обруча со спиралью не было. Чей-то яростный голос взревел над самым ухом. Ильма дернулся, резко обернулся и успел лишь заметить плеснувший на все небо василиск, и меч, разрубив кольчугу, швырнул историка на кровавый лед. В смятении он попытался вскочить, но лошадь снова опрокинула его под ноги сражающихся.

Не понимая, что делает, он пополз в сторону и замер. Что-то угрожающее родилось вокруг него. Солнце потемнело, мозг сжало, как в тисках. Перед ним вдруг возникла исполинская стена-чудовище; она окружала его, живая, полупрозрачная, с дрожащими крохотными огоньками, словно вкраплинками слюды. Расширенными глазами он смотрел на нее и внезапно понял, что это. Он понял и закричал от ужаса… При утере… Контакта… Энергетической спиралью… Может при определенных условиях… Амнезия… Потеря памяти… Ильма закричал. Стена серой мглы накренилась и стремительно понеслась на него…

— Возьмите меня отсюда! — заорал вне себя историк.

— Дежурный, возьми меня отсюда!

— Ильма! —- завопил Стью. — Найди спираль, спираль! Она у тебя под ногами! Найди спираль! Скорее, скорее! — И кричал кому-то там: — Не могу… Не могу удержать Ильма! Сделай что-нибудь!

Ильма сидел на земле остановившимся взглядом смотрел перед собой. Перед глазами его цвели красные маки.

— Ильма Кир! — кричал кто-то из пространства. — Закрой… Слышишь меня? Закрой глаза, надави на виски и старайся ни о чем не думать! Ты продержишься некоторое время… Ильма!!!.

Было поздно. Полупрозрачная стена уже обрушилась на его мозг. Все смешалось. Ильма Кир перестал существовать.

Савва очнулся и поморщился от боли в голове. Он лежал на спине в ложбинке, образованной двумя лошадиными трупами, голова его опиралась на конский круп, в расслабленной ладони ощущалась рукоять меча. Он вспомнил сечу и удар по
голове. Теперь вокруг царила тишина.

Язвен яз, али што? — подумал Савва и попытался встать, но не смог.
Плечо ссохлось с кольчугой в запекшейся крови. Савва выругался и поднял глаза.
По пустынному, каркающему воронами полю к нему с залитым кровью лицом, волоча меч и пошатываясь, брел Митрий Он подошел к земляку и обессиленно рухнул на колено.

— Како, брате? Живы вышли?

— Живы, — с трудом шевельнув почерневшими губами, ответил Савва. — А сеча?
— Побили супостата, — со злобной радостью отозвался Митрий. — Иные пали, иные на сиговице сгинули… А иных княже семь верст бил по леду до самого Суболичьского
берега!

— Побили ворогов, — проговорил Савва.

— Язвен есть? — спросил Митрий.
— А! — махнул рукой Савва и, опираясь на плечо друга, встал.

— Язвен! — сказал Митрий. — И я Да только иные наши совсем убиты.

— Идемо, брате, — сказал Савва.

— Идемо, — отозвался Митрий. Они обнялись и, шатаясь, побрели среди трупов по окровавленному льду в ту сторону, откуда доносился отдаленный колокольный звон.